Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6424 ( № 30 2013)

– Что должно быть сделано? Какие изменения ждут систему?

– По распоряжению президента к 2015 году число «сиротских домов» у нас должно сократиться в два раза. Я же говорю о том, что это должно произойти в течение 7–10 лет. Конечно, не исчезнут никогда социальные приюты, которые мы тоже относим к разряду детских домов. Кстати, в Америке столько же детских домов, сколько у нас. Я в поездке по Америке наконец-то услышал правдивые цифры от Департамента по здравоохранению и благополучию человека в Вашингтоне. У них реально каждый год появляются 420–430 тысяч беспризорных детей, из них – более 100 тысяч находятся в детских домах. Так что проблему с детской беспризорностью они не решили. Им своих детей усыновлять и усыновлять, а они за наших детей цепляются. И их система усыновления также вызывает массу вопросов.

У них ребёнок передаётся в приёмную семью на 15–22 месяца, а потом каждый раз ребёнок уходит в новую семью, либо суд решает отправить его в детское учреждение при невозможности вернуть в родную семью. Это весьма жёсткая система – это конвейер, как на заводе.

Об этом в Америке даже фильмы сняты. В одном из них девочка-подросток меняет 12 приёмных семей. Мы просто должны учиться на этом опыте. Система патроната в нашей стране, которую активно развивает президент Путин, совершенно иная. Она не предусматривает передачу ребёнка через полтора года в другую семью. Нам это кажется достаточно жестокой мерой. Мы по этому пути не пойдём.

Беседу вёл Владимир КРОТОВ

Фото: Фёдор Евгеньев

В Твери открыт первый в России, а некоторые утверждают, в мире, Дом поэзии. Ему присвоено имя знаменитого земляка Андрея Дементьева, которому губернатор Андрей Шевелёв вручил символический ключ.

Казалось, на всю Тверь звучала знаменитая песня «Отчий дом», разогнавшая даже набегающие тучи. Не каждый день народный артист СССР и по совместительству депутат Госдумы Иосиф Кобзон исполняет её прямо у дома. Дом, правда, необычный и уникальный. Дом поэзии имени Андрея Дементьева, который 85 лет назад родился на такой вот улочке, в отчем доме... Это был лишь один из приятных моментов торжественной церемонии. Какие гости приехали! Легендарная Валентина Терешкова, президент Академии художеств Зураб Церетели, руководитель фракции «Единой России» в Госдуме Владимир Васильев, главные редакторы «ЛГ» и «МК» Юрий Поляков и Павел Гусев, известный юрист Михаил Барщевский, народная артистка России Светлана Крючкова, болгарская поэтесса Елка Няголова...

Фото: Фёдор Евгеньев

И вот первые экскурсии в библиотеку Дома поэзии – гости рассматривают редкие книги, а первая женщина-космонавт так и не решилась взять в руки пожелтевший от времени номер журнала «Юность» – раритет!

Дом открыт для встреч и общения. В его уютных помещениях найдётся место не только для бронзовых изображений ушедших от нас знаменитых стихотворцев. Представление новых книг, встречи с читателями, поэтические вечера – всё это будет здесь, на улице Володарского, д. 18/20.

Фото: Фёдор ЕВГЕНЬЕВ

А какой был потрясающий концерт в здании областного театра драмы, заполненном до предела! Звучали поздравления, вручались подарки и цветы. Но главное – стихи и песни – все на слова юбиляра. Конечно же, пел и, как всегда, немало Иосиф Давыдович – вместе с прекрасной группой «Республика», замечательно выступил Марк Тишман – проникновенно и по-своему исполнивший «Лебединую верность». Но главными были дементьевские стихи – искренние, публицистические, старые и новые, которые блистательно исполнял автор.

Теперь Тверь, как отметил Юрий Поляков, стала поэтической столицей России. Есть чем гордиться – Домом поэзии!

Сознаю, что слегка запоздал с этой темой. Утешаюсь лишь соображением, что бывают явления, реагировать на которые лучше не в режиме оперативного отклика, а с некоторой отсрочкой, совместив их с естественными ассоциациями и с течением собственной судьбы.

Итак, народный фронт, воссоздание которого с месяц назад обсуждали политологи и политики.

Ни поддержать кого-либо конкретно, ни опровергнуть не берусь. По причине малой компетентности в перипетиях нынешней идейной борьбы, а также за отсутствием должного темперамента. За что отвечаю, так это за круг ассоциаций, неизбежный для всякого более или менее начитанного моего ровесника.

Народный фронт изначально - это, конечно, Франция середины тридцатых. Пролетарские толпы, захлестнувшие великие площади, красные знамёна не в противовес национальным трёхцветным, а как бы для выявления их республиканской сути...

Сейчас об этом не принято вспоминать. Левая идея считается скомпрометированной. С лёгкой руки некоторых популярных историков любая декларация в пользу социальной справедливости, где бы и когда бы она ни прозвучала, чохом записывается по ведомству сталинизма, со всеми его эксцессами.

Между тем как раз в эксцессах такого рода самый первый народный фронт замечен не был. Частной собственности не отменял, коллективизации не проводил, на гражданские права не покушался. Наоборот, значительно их расширил. Женщины получили право голоса, заводской люд добился восьмичасового рабочего дня и ежегодного оплаченного отпуска, школьное образование было признано всеобщим и бесплатным.

Известный писатель Стефан Цвейг, приехав в Париж из буржуазно благовоспитанной Вены, был несколько удивлён тому, как свободно, без малейшего трепета держал себя здешний простой народ на Больших бульварах и в так называемых прекрасных кварталах. Да и сам я, впервые оказавшись в Париже в середине шестидесятых, не без зависти ощущал, насколько непочтительно насмешливы местные трудящиеся (официальный советский термин) по отношению к любому социальному превосходству – административному или материальному.

Понятно, воспринималось это с затаённым вздохом как следствие давно обретённой политической свободы. Ныне, когда при всех издержках данная свобода не чужда и нам, склоняюсь к мысли, что немалую роль играли в этом мироощущении и завоёванная социальная справедливость, и незабвенные равенство и братство, над которыми теперь принято язвительно иронизировать.

Скажу больше, попривыкнув к рыночному изобилию, я, конечно, не пожелал бы заменить его дефицитом и распределением, но, пожалуй, был бы не против, если бы оно знало своё место. То есть не навязывало бы моим современникам свою алчную идеологию, не подавляло бы меня психологически и, простите за тавтологию, не указывало бы мне цинично на моё место, то есть положение в обществе.

Оно никогда не было завидным. Но прежде я не придавал данному факту особого значения. По той простой причине, что нехватка демократии политической уравновешивалось демократией повседневной, будничной, прямой, так сказать, демократией на каждый день.