Евгений Додолев - Неистовый Лимонов. Большой поход на Кремль

Выпускающего редактора я попросил подставить подпись под этой заметкой: «Ярослав МОГУТИН, нескромный американский культуролог». Напророчили. Стал Слава американским. Пусть не культурологом ни разу, но гражданином. О истории своей эмиграции рассказал по горячим следам.

— В то время как, постояв в подъезде Госдумы, можно в один день увидеть всех лидеров, бывших депутатов в том числе: Константинова, Астафьева, Алксниса, Павлова, Эдуарда Лимонова не видно на политических тусовках и митингах. Ты совершенно исчез. Почему?

— Лидерствовать, то есть тусоваться с себе подобными, важно сидеть на заседаниях, важно вещать с трибун, я мог бы без всякого риска до потопа. Но после октябрьской крови 1993 года и выборов декабря 93-го мне стало дико стыдно болтать и заседать и писать длинные умные «аналитические» статьи. И я ушел «в люди», то есть стал создавать партию, и не фиктивную, кабинетную, но снизу, с нуля, из ничего. Чем и сейчас занимаюсь. То есть я «ушел в народ» и занимаюсь организационной оперативной работой. Плоды моего тяжелого труда будут видны позднее. Правда, плод под названием «Лимонка» бросается в глаза и сегодня.

— Ты участвовал в пяти войнах. Почему ты не был в Чечне?

— По нескольким причинам. Одна — я люблю быть первым и воевать там, где горячо, где только что все началось. В Чечне туча репортеров, солдатских матерей и политических аферистов-депутатов побывала. И все наши политики посетили Чечню с нечистыми целями — проэксплуатировать, так или иначе, эту вой ну и ее солдат, повысить свой рейтинг. Я этого никогда не делал. Я приезжал без шума, скромно получал автомат и скромно ехал или шел на фронт. Без бронежилетов и других прибамбасов для трусов. И то, что я подставлял себя смерти рядом с ними и на равных, солдатики ценили. А в политическом кордебалете, порхающем из Ирака в Корею, из Кореи в Чечню, я никогда не участвовал. У меня совесть есть.

— Кажется, ты единственный из русских политиков, помимо Руцкого, кто воевал, лично участвовал.

— Справедливо хочу возразить, что мой военный опыт, пусть я и не профессионал, богаче опыта Руцкого. Он на одной войне с воздуха поучаствовал в общей сложности несколько месяцев, я себя подставлял на пяти. Я ведь даже окопную вошь в Сербской Крайне весной 1993-го подхватил — самую солдатскую что ни на есть болезнь.

— Так что, в коридоры власти ты сейчас не ходок?

— Задача как раз и состоит в том, чтобы очистить коридоры власти, выгнать из этих коридоров склочную, алчную толпу бездарных чиновников. Кричу не уставая, что все беды России отсюда: номенклатура КПСС счастливо переселилась из одной эпохи в другую, она у власти и сегодня. Пока Зюгановы/ Ельцины/Рыбкины/Завирюхи/Черномырдины будут населять коридоры власти, Россия будет умирать. Нужна революционная, тотальная смена всего политического класса.

— Выгоним чиновников, а кем наполнить коридоры?

— Новыми людьми. Свежими, снизу, из гущи народа. Так всегда бывало в нашей истории в периоды кризисов. Иван Грозный для борьбы с боярами вынужден был создать опричников. Петр Великий потому и Великий, что наполнил коридоры власти талантливыми новыми людьми простого звания типа Меншикова («птенцы гнезда Петрова») и разогнал, казнил, ссылал бородатых тупых бояр. То же сделала через столетие Екатерина Великая. Среди «орлов Екатерины» подавляющее большинство — энергичные, сильные, новые люди типа «безродного» фельдъегеря Потемкина.

Ленин также пришел с совсем новыми людьми. Потому ему и удалось собрать державу, распавшуюся после Февральской революции. Ясно прослеживается историческая закономерность: спасает и возвеличивает Россию всегда появление в коридорах власти свежих, простых, новых людей. Губят же Россию всегда боярские (номенклатурные) козни и заговоры. С этой точки зрения такие недавние исторические события, как август 1991 года и октябрь 1993 года, были классическими столкновениями боярских кланов. Поэтому и не удались эти перевороты.

От Могутина, кстати, я услышал фамилию Дугин. Как автора, в ту пору неизвестного, его подтянули в «Новый Взгляд» именно лимоновские ребята. Первую его публикацию предварял эпиграф из Егора Летова:

«Моя мертвая мамка вчера ко мне пришла, Все грозила кулаком, называла дураком.»

Подписано было: «Александр ДУГИН, главный философист «Нового Взгляда». Именно так, поскольку расположена публикация на газетной полосе была в традиционном месте «Колонки Главного» (Эдуарда Лимонова мы, напомню, обзывали Главным гранатометом). Текст разбит был на лаконичные подглавки. Публикация не вызвала особого резонанса, хотя, по мне, дебют был вполне достойный.

Термин «новое» стал очень популярным в 70 — 80-х годах, когда появилось огромное количество политических, культурных, мистических и идеологических течений, имеющих в своем названии слово «новое» — «новая волна» («нью вэйв»), «новые философы», «новые правые», «новый век» («нью эйдж») и т. д. (Кстати, и эта газета называется именно «Новый Взгляд».) Эта мода на «новое» явно указывает на то, что «старое», конвенциональное, привычное, классическое и даже обычное прогрессистское и модернистическое принципиально и совершенно надоело. Дело не в том, что старое плохо или «реакционно». Нет. Может быть, оно и интересно, и разумно, и качественно, и оправданно. В отличие от революционного начала века это «старое» не вызывает ни ненависти, ни желания разрушить его любой ценой во имя иного идеала, иной системы ценностей. Более того, обычный модернистский и революционный пафос сам устарел и наскучил. Желание «нового», свойственное нашему времени, не опирается на страстный порыв. Это скорее показатель глубокого скепсиса и усталости, глубокого разочарования не только в «реакционных» аспектах жизни, ноивее «революционных» аспектах. «Новое» хочет быть не альтернативным, но удаленным, не противоположным, но другим. Это «новое» не спорит и не опровергает «старое», оно плюет на него; оно отрицает его не восстанием, но тотальным безразличием.

Почти все достойные интеллектуалы современности тем или иным образом признают кризис старой идеологической системы, неадекватность деления на «:правых» и «левых». Сегодня прямолинейная апологетика капитализма или марксистская критика буржуазного строя смотрятся как глубокий архаизм, как бездарное и нелепое ретро. Посмотрите на французских «новых философов», начавших с марксизма и крайнего гошизма. Сегодня вся их «левизна» заканчивается защитой иудаизма и сионизма и нападками на Ле Пена. В остальном они — примерные буржуа, подвизающиеся, как Анри-Бернар Леви, к примеру, на поприще изготовления рекламных текстов к платьям Сен-Лорана, сшитым для жиреющих богачей. От «гошизма» не осталось и следа. Посмотрите на американских правых — их основной заботой является «защита в мире демократии и прав человека». Либерализм и гуманизм отождествляются с пределом «правизны». Старые идеологии, «правые» и «левые», вымерли. Сегодня ортодоксы напоминают динозавров. Не то чтобы политическая история их преодолела или победила. Они распались сами собой, без катаклизмов и кризисов, рассосались в циничной стихии «человеческого фактора», тихо заснули в неопределенности. Отчасти усвоенные, отчасти отторгнутые, идеологии прекратили быть.