Газета Завтра Газета - Газета Завтра 456 (34 2002)

Вы поняли, читатель? Этот комсомолец утверждает, что в гитлеровской Германии всё государственное не имело никакого отношения к нацизму. Еврей защищает гестапо от принадлежности к нацизму! И только потому, что в его полном названии есть слово "государственная". Еврей защищает от обвинения в нацизме организацию, о которой в "Энциклопедии Третьего рейха" сказано: "Тайная государственная полиция рейха, предназначавшаяся для борьбы с инакомыслящими, недовольными, со всеми противниками нацистского режима, ставшая символом нацистского террора" (с.153). Еврей защищает организацию, которая была учреждена нацистами вскоре после их прихода к власти — 26 апреля 1934 года указом нациста №2 Геринга, тогда премьер-министра Пруссии. Еврей защищает организацию, в "основном законе" о которой говорилось: "На гестапо возлагается задача разоблачать все (!) опасные для государства (Какого? Не нацистского?— В.Б.) тенденции и бороться против них, собирать и использовать результаты расследований, информировать о них правительство (Какое? Не гитлеровское?— В.Б.), держать власти в курсе наиболее важных дел и давать им рекомендации к действию. Гестапо управляет концентрационными лагерями".

Еврей защищает организацию, одним из отделов которой руководил Адольф Эйхман, занимавшийся осуществлением "окончательного решения" еврейского вопроса. Еврей защищает организацию, которая Международным военным трибуналов в Нюрнберге была признана преступной и объявлена вне закона, а большинство её создателей и руководителей, в том числе Геринг, Гиммлер, Кальтенбруннер приговорены к смертной казни.

А что касается Мюллера, то 20 января 1942 года в числе пятнадцати высших нацистских руководителей он участвовал в известной Ваннзеевской конференции, где было принято решение об "окончательном решении" еврейского вопроса. А осенью того же года во исполнение названного решения и по поручению Гиммлера он создал собственную систему концлагерей для уничтожения евреев. Стараниями Мюллера в январе 1943 года в лагерь уничтожения Аушвиц было доставлено 45 тысяч евреев из Голландии, 30 тысяч из Белостока, 10 тысяч из "образцового гетто" Терезиенштадта, 3 тысячи из Берлина...

Но, Господи, зачем нам все эти цитаты, имена, цифры... Наш народ так хорошо знает, что такое гестапо. И только такие как Дейч твердят: "Гестапо? РСХА? Никакого отношения к нацизму! Просто государственные структуры Германии в период 1934-1945 годов." И ведь Дейч не одинок. Вот хотя бы его любимый критик Сарнов. Того не привела в чувство даже гибель в оккупации родственников. Наоборот, она только взбодрила его ненависть к родной стране и к русскому народу. Он уверяет, что "скорей всего" с родствен- никами расправились не подручные Гиммлера и Мюллера, а мы, русские. И тут пора сказать самое главное. М.Дейч в самом конце статьи, обращаясь к В.Карпову, пишет: "После выхода "Генералиссимуса" мне позвонил один ваш близкий приятель. Он долго сокрушался, говорил, что ничего не может понять: по его словам, еще не так давно вы были вполне приличным человеком... Как вы думаете, Владимир Васильевич,— он прав, этот ваш приятель?"

Не знаю, захочет ли отвечать Дейчу Карпов, но я отвечу. Ведь вы, как всегда, ловчите. Ведь хотели-то сказать вот что: "Вы были приличным человеком, а стали антисемитом." Об этом же, по сути, вся ваша статья. Что ж, этот "приятель", если он всё-таки есть, в известном смысле прав: в своей новой книге писатель Владимир Карпов стал другим. Раньше он избегал говорить о сионизме, о еврейском засилье, о наглости и бесстыдстве иных представителей этого племени. Но вы "достали" и его. Сейчас наглость литературных и прочих паразитов, малограмотных и бездарных, никогда не умевших и не умеющих работать, достигла невиданных размеров. Сейчас их цинизм и лживость, их клевета на наше недавнее прошлое стали доходной профессией. И они не внемлют предостерегающему голосу их же соплеменников — Эдуарда Тополя, Юлия Нудельмана и других. Именно они плодят и множат антисемитизм. Но Карпов — не антисемит. В своей новой книге, в отличие от прежних, он лишь уделил внимание еврейскому вопросу. А разве этот вопрос не существовал и не существует у нас?

Анна Серафимова

19 августа 2002 0

34(457)

Date: 20-08-2002

Author: Анна Серафимова

НА ПОКЛОН К “МОСКАЛЮ”

С очередной ночевой у меня в гостях Марика, с которой я познакомилась во время туристической поездки в Молдавию. Времена были уже залихватски перестроечные, республики охватил безумный зуд самоопределения, небезопасный для туристов, по этой причине наша группа оказалась недоукомплектованной. У меня было поручение передать лично в руки увесистый пакет родственникам знакомых в одном из молдавских сел (думаю, что таким поручением люди просто экономили на почтовых расходах). Задание я выполнила, для чего мне пришлось с двумя пересадками ехать из Кишинева, сталкиваясь с недоброжелательностью и хамством молдован, пребывавших в эйфории ожидаемого освобождения от русского гнета. Хозяева уговорили заночевать, тем более на обратный автобус я опаздывала. Во дворе накрыли стол, посмотреть на московскую гостью пришло едва ли не полсела. Поначалу все вели себя достаточно корректно, но желание вступить со мной в спор и перевести его в конфликт чувствовалось постоянно. Выпив изрядное количество вина, селяне, то и дело переходившие на молдавский, вдруг возмутились, почему они должны из-за кого-то (т.е. меня) говорить у себя на родине на чужом языке (т.е. на русском). От упреков в неуважении к великому молдавскому народу, язык которого я не удосужилась выучить, приехав в республику на неделю, перешли к более серьезным обвинениям. Распалившееся застолье обвинило меня в том, что я выпила все молдавское вино и слопала все помидоры, которые могли быть проданы на мировом рынке, что давно бы привело к процветанию собравшихся, а не к прозябанию, в каковом они, имеющие шикарные дома, скотину и почти по авто на двор, пребывают. Почему-то они сравнивали себя со Швейцарией и Монако, находили сравнение не в свою пользу, а за разницу в уровне жизни между семейством Гримальди и собой спрашивали с меня. К концу вечера сельский сход потребовал от меня подписания договора о выходе Молдавии из СССР ("Почему вы нас не отпускаете? Мы все хотим свободы"). Мои робкие в силу положения гостьи попытки отбивать натиск борцов за свободу вопросами — ждут ли их на вожделенном мировом рынке с вином и помидорами и как они будут отапливать дома без наших нефти и газа, встречали пафосные отповеди: "Лучину будем жечь, обойдемся! Свобода дороже всего!" Я не могла взять в толк, от чего они хотят освободиться, в чем чувствуют ущемленность, и мне заявили, что им не дают говорить на родном языке, петь, танцевать столько, сколько они бы хотели. А говорить-то кто не дает на молдавском? "Да ты вот! Мы сегодня почти все время из-за тебя одной на чужом языке говорили, потому что ты не удосужилась выучить наш, хотя знала, что едешь в Молдавию". Я жутко пожалела, что вообще притащилась через всю республику с тяжелой сумкой...