Иван Киреевский - Том 1. Философские и историко-публицистические работы

В признании и в осуществлении этого развития лежит превосходство, истина нашей церкви, примирение двух односторонних начал. Католицизм осуществил в себе неподвижную церковь; протестантизм, признавши начало развития, должен был отрицать церковь, следовательно, самое содержание этого развития. Он остался при отвлеченном, бесплодном движении. Мы же, то есть пока Аксаков и я, исповедуем церковь развивающуюся.

Из вашей статьи стало ясно, в чем мы согласны и в чем расходимся. Начало я принимаю безусловно: принимаю определение отношения церкви к воплощению, чего не было в моей статье и что составляло в ней перерыв. Церковь есть вновь созданное человечество. С наших слов я начинаю.

В чем заключалось это обновление? В победе над грехом. Победа совершилась через признание греха. Грех держал человека в порабощении, пока человек не сознавал в себе греха, верил в свою святость, в возможность спастись законом. Отказаться от этой надежды значило признать грех как грех, то есть как нечто человеку чуждое, хотя постоянно в нем пребывающее, как противоречие определению. Признать — значило от него оторваться, стать выше его. Для нового человека грех не существует — грех ему не вменяется.

Вот отрицательное значение христианства, его отношение к закону. Другой момент, положительный, тесно связан с первым. Грех лишал человека свободы, то есть возможности проявлять в себе свое определение, жить согласно с своим назначением. Церковь признает отсутствие свободы в повреждении разума и воли. Следовательно, торжество над грехом было дарованием свободы разуму и воле.

Новый человек может осуществить Божественное в действительной жизни, может постигать его мыслью. Возможность этих двух моментов и их единство заключается в деле воплощения. Явившись в образ человека, Христос дал возможность непосредственного с ним общения в таинстве, через причащение Его телу и крови; Христос же, сравнивая ветхое человечество с новым, говорит: вы кланяетеся его же не ведете, мы кланяемся его же вемы [57] Ср.: Вы не знаете, чему кланяетесь, а мы знаем, чему кланяемся, ибо спасение от Иудеев (Ин. 4, 22). — A.M. . Итак, непосредственное общение с Богом через таинства и общение в познании через догму — вот что дано новому человечеству христианством. Церковь, в которой живет факт воплощения как совершенный, то есть как возможность того и другого общения, является с этих двух сторон. Познание Бога, то есть догму осуществляем в жизни, то есть в таинствах, и жизнь возводим в догму. Но эта жизнь есть ее жизнь, эта догма есть ее мысль — торжество их в полном самосознании церкви.

Вот мое понятие об идеальной церкви, которой осуществление есть уже третий фазис церкви — ее торжество. В церкви воинствующей, еще не отрешенной от условий исторического развития, мы видим только стремление к этому идеалу — развивающееся сознание.

Итак, удержим вывод из всего сказанного. Церковь была постоянно церковью, то есть не развивалась до церкви, а явилась полным живым организмом. Условия этого организма, жизнь и сознание, были в церкви от первой минуты ее бытия, жизнь — как совершенно готовая, не развивающаяся, сознание — как возможность постоянно проявляющаяся, как развитие.

Непосредственная жизнь церкви представляет полную, замкнутую сферу церковного года, который повторяется во времени в одинаковых формах.

Таинства, в их последовательной совокупности, обнимают всю жизнь человека и прилагаются к каждому лицу.

Церковь встречает человека при его вступлении в жизнь, церковь кладет на все его существо знамение креста, церковь, предвидя его падение, предлагает ему врачевание против болезней нравственных и физических, церковь благословляет его для семейной жизни, церковь удостаивает его непосредственного общения с самим Богом в эвхаристии, наконец, она отверзает ему вход в жизнь вечную и молится за усопшего.

Итак, жизнь церкви есть постоянное повторение в отношении ко всем ее членам и к каждому из них в особенности одних и тех же явлений. Здесь нет развития, здесь церковь является органом благодати.

Но эта жизнь, существуя в своей непосредственности, отражается в сознании церкви [58] Вы говорите в своей статье, что таинство, будучи сознано рационально, перестает быть таинством. В этом случае мы разно понимаем предмет сознания в таинстве. Я разумею под этим не механическое его разложение, не истолкование таинственного сочетания благодати, что называем материею таинства, одним словом, не отрицание его существа как таинства, а, напротив того, признание его необходимости и его значения. , в ее доктрине. В ней она находит свое разумное оправдание. Стремление к возведению жизни в стройную систему догматов есть развитие церкви как школы. Эта вторая сторона ее по времени проявилась позднее, по значению своему стоит выше первой. Таинства от начала существовали в церкви, но признание их за таинства, признание их седмеричного числа, оправдание их возведением в догму — вот результаты развития церкви, совершающегося во времени, на исторической памяти параллельно с развитием мысли человечества, и условившего целый ряд Соборов. Вселенский собор в развитии церкви есть высшая ступень, соответствующая в этом отношении тому, что таинство есть в жизни, следовательно, высшее проявление церкви вообще. Возникает новый вопрос. Ответа церковь ищет не вне себя, она даже не ищет его, но совокупляется в одно целое, уходит в себя, смотрит в себя, признавая в себе вечный источник откровения. Истина и она тожественны; следовательно, постигая и выговаривая истину, она делает то, что было в ней для себя — сознает себя.

Отличивши в церкви две стороны, мы признали необходимость их постоянного согласия. Там, где его нет, где жизнь и догматы ссорятся, должно признать искажение жизни и чистоту догмата, или наоборот, или наконец искажение жизни и догмата вторжением двух разных начал.

Католицизм, в этом мы согласны, заключает в себе противоречие; иначе он был бы просто ложен и не разрешился бы в протестантизм. В чем же собственно наша церковь признает искажение? Церковь разделилась в X веке приблизительно. С этого времени начинается католицизм. Но в X веке жизненная сторона церкви существовала, равно как и прежде, во всей полноте. Католицизм, признав себя за продолжение вселенского развития, удержал эту сторону, которая была не его делом. В этой сфере католицизм не был собою. Собственно католическое развитие началось с стремления возвести жизнь до разумного сознания. Но это стремление совершилось под влиянием языческих преданий Древнего Рима, и плодом его была католическая доктрина — рефлекс христианства в латинском представлении.