Леонид Жуховицкий - Банан за чуткость

Любшин подошел ко мне, поздоровался, мы перекинулись десятком фраз, и он понес дальше свой огромный, порядком надоевший, неснимаемый и несмываемый престиж.

И в тот день, и в последующие официантки уважали меня так, будто я был иностранцем или шахтером из Норильска в первую неделю отпуска. И не зря! Ведь теперь я был человек, к которому подошел Любшин. Отблеск чужого престижа лежал и на моем некинематографичном лице…

Мы говорим: сын такого‑то. Вот вам и престиж по наследству.

У вас висит эстамп с трогательной надписью автора. Вам подарен не только лист ватмана, но и ломтик престижа.

Когда‑то было принято на свадьбу приглашать генерала. Единственный из гостей он являлся без подарка. Он приносил престиж.

Видите, как все непросто? Анекдотическое мешается с серьезным. Дома, на работе, в прачечной, в кафе, на вечеринке, на пляже — везде нам нужен престиж. Попросту нужно, чтобы нас уважали.

Принцип социализма благороден: каждому — по труду. А вот престиж, увы, распределяется по–иному. Журналиста везде, кроме собственной редакции, уважают уже за то, что он журналист. Электромонтеру такой аванс не положен. Несправедливо, но факт. Говорят, таксисты гибнут в авариях в четыре раза чаще, чем летчики. И те и другие возят людей. И те и другие необходимы обществу. Но престиж летчика — самой профессии — несравненно выше.

Не в этом ли подчас случайном распределении престижа лежит одна из причин пресловутого мещанства, странной страсти к ненужным вещам?

В том‑то и дело, что ненужные вещи по–своему очень нужны: они становятся как бы условными знаками, символами престижа.

Пятнадцатирублевые часы указывают время так же точно, как и восьмидесятирублевые. Но у этих, вторых, есть как бы еще одна, невидимая, стрелка. Она указывает на некую дополнительную значимость их владельца. Кто он? Он человек, носящий восьмидесятирублевые часы… Нет, я говорю не о золотых, которых навалом в любом Ювелирторге. Я — о модных, массивных, с латинскими буквами. Те, золотые, можно купить — эти нужно достать. Те дороги — эти престижны…

Когда я захожу к соседу, тридцатилетнему токарю, а он встречает меня в халате с кистями, включает телевизор последней марки, сдержанно хвастается подписными изданиями и выставляет на стол непременно коньяк, я меньше всего склонен обвинять его в собственничестве, в поклонении вещам. Ведь все эти вещи прежде всего символы.

Новейший телевизор — символ высокой квалификации хозяина: деньги не платят зря. Книжный шкаф — тоже символ: ценит культуру и тянется к ней. Коньяк — символ гостеприимства и хорошего тона. Халат с кистями — символ достоинства, самоуважения: человек у себя дома, он отдыхает и менять свои привычки ради случайного гостя не намерен.

Конечно, вся эта символика выглядит довольно убого. Но войдем в положение хозяина: а как еще ему рассказать о себе окружающим? Мы, сегодняшне горожане, страшно разобщены: сослуживцы знают нас лишь с производственной стороны, соседи — ну, может, забегут в месяц раз за солью или спичками.

А мы — существа общественные, нам нужно общение. Вот вещи и помогают знакомству, схематично, но быстро рассказывая нам друг о друге. Они (да простят мне весьма отдаленную ассоциацию) как погоны для военных: встретил человека в форме, глянул на звездочки, и все ясно — перед тобой полковник…

Да, странная эта штука — престиж. Подлинный, правильно понятый престиж возвышает человека. Престиж в обывательском толковании принижает. И что любопытно: уверен, большинство из нас никогда не поминает его даже мысленно. Но, как хитрый вирус, внедряется он в нашу жизнь, возбуждает желания, вызывает поступки, определяет отношения людей…

Я не социолог и не философ. Охотно соглашусь, что мои термины приблизительны, а рассуждениям не хватает стройности. Но, надеюсь, мне все‑таки удалось доказать, что девушка, искавшая особенную дубленку, не мещанка и не глупа. С помощью удачной покупки на Бронницком рынке она хотела разом перейти из одной престижной категории в другую, как бы вступить в некое общество удачливых, благополучных, уверенных в себе женщин. Обязательные цветы по подолу были не только украшением, но и визитной карточкой, почти служебным удостоверением, дающим право на…

Тут вновь придется остановиться. В самом деле, — на что дает право престижная вещь?

На внимание и интерес при знакомстве — в этом ее несомненный плюс.

На внимание и интерес всего лишь при знакомстве — в этом ограниченность и убогость престижной железки, деревяшки или тряпки. По одежке только встречают.

Есть минус и поглубже. Пока мы говорим в основном о внимании и уважении. Нужные вещи! Но люди-то стремятся прежде всего не к ним. Стремятся к отношениям более глубоким, близким и необходимым — к дружбе, к любви. А тут уж вещь полностью бессильна.

Мало того, она коварна. У обладателя престижных вещей куда больше шансов ошибиться в выборе близкого человека. Прекрасная штука «Жигули»! Но неосторожный самосвал перемешал багажник с мотором, и вдруг выяснилось, что твоя девушка любила не столько тебя, сколько быструю езду. Пешему влюбленному такие разочарования не грозят.

У престижных вещей есть и еще один удручающий недостаток: они быстро стареют. Физически они остаются полноценными, абсолютно годными к употреблению — зато стремительно изнашивается и ветшает их престиж.

Костюмы, рубашки, ботинки могут носиться годами. Могут, но не носятся — меняется мода, усыхает престиж. Даешь новое!

Ну, рубашка — ладно. Червонец — переживем.

А мебель? То высокая в моде, то низкая. И червонцем тут не обернешься. Подрубить ножки? Надставить?

Наши не очень просторные квартиры превращаются в свалки непрестижных вещей. У девушки в шкафу десяток кофточек, а в носке лишь две последние.

Человек, серьезно относящийся к престижности вещей, должен посвятить им всю жизнь. Тут уж никуда не денешься — у этой гонки финиша нет. Ты купил велосипед — сосед мотоцикл. Ты мотоцикл — сосед «Запорожец», «Москвич», «Жигули», «Волгу». Но и обладатель «Волги» неспокоен: ведь по тем же улицам раскатывает импортный, редкий, еще более престижный «мерседес–бенц». Между прочим, современные автомобили отличаются друг от друга в первую очередь престижностью: максимум, разрешенный и в городе и на шоссе, с легкостью выжимает скромный «Запорожец»…

А хуже всего и опасней, что вещи, если дать им волю, постепенно отнимают у нас нас самих.

Телевизор незаметно выкрадывает нашу наблюдательность. Вроде все видим — и футбол, и хоккей, и природу, и дальние страны, и улицы родного города. Но на самом‑то деле это он видит, он замечает, он анализирует: мы получаем лишь выводы, выжимки, лишенные радости поиска горизонта, запаха, цвета — даже если телевизор цветной.