Газета Завтра Газета - Газета Завтра 35 (1032 2013)

Эта болотная тина выливается на площадь столицы, становится питательной средой для оранжевых бактерий, Россия оказывается "заминирована революцией", трибуны превращаются в баррикады. Градобойное орудие, нацеленное на Кремлевскую стену, на самом деле наносит удар по вратам Ада, где таятся более страшные силы, уже неодолимые политтехнологиями.

Из пробитых адских врат выскакивает зверь Апокалипсиса в образе дракона с ядовитым оранжевым окрасом: "голова змеи, передние ноги льва, задние ноги птицы, покрыт рыбьей чешуей и звериной гривой". Он снимает с заветной книги печать за печатью, превращает митингующую толпу в молоха, требующего жертву, Градобоева - во "всадника, имя которому смерть": "когда он говорит толпе, толпа превращается в чудовище, в вавилонского зверя, которая растерзает город".

Но тайна русских империй такова, что в лихую годину всегда приходит тот, кто готов обезвредить бомбу под ядерным реактором государства, вырезать раковую опухоль, поставить ловушку на Зверя, запечатать врата Ада. Таковы были Андрей Боголюбский, Минин и Пожарский, Сталин.

Андрей Бекетов - приближенный Чегоданова в период лучших лет его президентского правления, после размолвки с ним отошедший от дел и поселившийся в городе М. Но как император призывает к себе перед великой войной опального полководца, как патриарх привозит в Россию с Афона своего духовника, так и обессилевший и окруженный врагами Чегоданов зовет к себе друга-единомышленника.

Бекетов выступает в романе традиционным русским пассионарием-страстотерпцем, сочетающим в себе Георгия Победоносца и Данко. В нем сошлись имперские энергии нескольких поколений: прадеда, воевавшего с турками, деда, погибшего под Сталинградом, отца, побывавшего на всех локальных войнах Советского Союза. По Божественному наитию, Бекетову известен русский вегетативный код, сокрытый в орхидее, оставшейся от матери, и отцовских фиалках. Жизненной задачей Бекетова стало аккумулирование имперских сил. Он стремился к созиданию там, где кругом царило разрушение: "Я делал всё, чтобы хрупкое государство не превратилось в Гуляй-поле, по которому из конца в конец носятся стрекочущие тачанки и конные армии Буденного". Он, как литейных дел мастер, отливал колокол империи и благоговейно ждал его первого серебряного, целебного удара. Он, как связист с оторванными руками, зубами замыкал провода и пропускал через себя токи империи.

Теперь перед ним, хорошо знавшим "алхимию революции", стояла двойная задача: разбить Градобоева и укрепить Чегоданова. Для выполнения первой он вливается в штаб революционера и с его согласия путём тонкой психологической игры привлекает на митинг все протестные элементы: коммунистов, националистов, правозащитников, гламурную элиту. Теперь митингующие в своей идеологической и лозунговой разнородности действительно напоминали ужасного зверя-дракона.

Выполняя вторую задачу, Бекетов отправляется агитатором- проповедником по русским имперским городам, где в лихие 90-е выстояли великие производства. Здесь Бекетов видит воплощение истинного русского народа: народа-труженика и мученика, народа-космонавта и летчика, а не банкира и адвокатишки. На укрепление кремлевской стены, на оборону Москвы от оранжевых интервентов из русских заводов Чегоданову посылается имперская сила: уральский танк, сибирский самолёт, волжская подводная лодка. И в этом современном русском оружии жива мощь меча Александра Невского и копья Пересвета, прочность кольчуги Дмитрия Донского.

Так куётся чудо русской победы, так является чудо русского пасхального преображения. Так оборонялись в Азове, Брестской крепости и доме Павлова. Так, в Псковской башне есть пушки, стреляющие не только наружу, но и внутрь, заставая врасплох прорвавшегося врага. Так, на русской земле революцию разрухи подавляет "революция развития".

Зловонной болотной толпе с её энтропией противостоит эктропийная соборность, когда в едином хоре белый казак и красный коммунист поют народные и советские песни. Когда в Москве со своими чаяниями и верой в милость Божию выстраивается многотысячная очередь к поясу Богородицы, привезенному с Афона. И в этой веренице каждая отдельная душа "существовала как часть этой общей загадочной жизни". И в этом единстве нет ни белых, ни красных, а есть русские люди.

По плану Бекетова, накануне ключевого митинга, который должен был завершиться захватом Кремля, произошла ссора между оппозиционными лидерами. Оранжевый зверь попался в ловушку - его разнородное тело разорвало. В итоге Градобоев вышел на площадь обескровленным и поредевшую толпу смутьянов одолел ОМОН. Выборы завершились оглушительным провалом Градобоева и триумфальной победой Чегоданова.

Единое шествие после выборов - одновременно крестный ход и парад - знаменовало зарождение новой империи, где президент возвращал людям имперское дело и имперскую веру: "Мы вышли в священный поход, и вместе с нами идут наши предки и наши, еще не родившиеся младенцы. Нам предстоят годы терпеливых трудов и часы неувядаемой славы. Враг России будет разгромлен, и его опозоренные знамена упадут на брусчатку. Братья, мы победим! С нами Бог!".

И с этой верой, как вешний луч после морозной зимы, на русской земле просияло время золотое. Время, в котором нет вавилонской башни, а есть фонтан "Дружба народов", в котором Серафим Саровский гладит смиренного медведя, а в тихой деревенской церкви венчается молодая семья. И в этом золотом времени по улице, ведущей к храму, в благословенном городе М. идет таинственный отрок, чем-то похожий на Варфоломея. Над его пшеничными волосами сияет золотой свет, а в лике угадывается тот, кто скоро будут венчан на русское царство.

Владимир Бондаренко

29 августа 2013 0

Культура Общество

К 100-летию со дня рождения

Вот и нашему великому драматургу Розову исполнилось сто лет. Кажется, совсем недавно, на его девяностолетии, он тихо, на ухо, признался мне: "Володенька, так жить хочется!"

Он и живёт в памяти знающих его людей, в нашей литературе, в нашем театре. И вечно будет жить.

Виктор Сергеевич Розов - давний, с литинститутских лет, мой учитель и наставник и по жизни, и по театру, и по литературе. Добрейший и милейший человек, отзывчивый, всегда готовый на помощь. Его за глаза в театральном мире так и звали ласково - Витюша.

При этом он был безусловный авторитет, с тончайшим вкусом и высокими критериями. Ненавидел всяческий холуяж. Когда мы вместе с ним работали в редколлегии журнала "Современная драматургия", он по поводу той или иной бездарно-заказной пьесы так и говорил: ну, это холуяж, тут и обсуждать нечего.