Павел Адельгейм - Своими глазами

3. Галай М. А. — 12 голосов;

в ревизионную комиссию избраны:

1. Кислицын Г. П. — 15 голосов;

2. Никифорова Н. П. — 15 голосов;

3. Качурина М. В. — 15 голосов.

В собрании присутствовал уполомоченный Рахимов" [144] Протокол № 1 собрания "двадцатки" от 29 января 1974 г. .

"30 января 1974 года Рахимов принял протокол, не сделав отводов и возражений" [145] Жалоба исполоргана Президиуму ВС СССР от 3 октября 1974 г. .

С этого момента действия исполоргана входят в законную силу Закон берет его под свою защиту В процессе сотрудничества Рахимов увидел, что испол орган ориентируется не на волю уполномоченного, а на предоставленное ему законом право. Рахимов понял, что ошибся в выборе и решил сместить исполорган. С этого и началась многомесячная Ферганская эпопея.

"23 марта 1974 года священник Зинченко привел сотрудников финорганов для проверки. Вместо того, чтобы произвести проверку лично на месте, сотрудники во главе с Урунбаевым доверили заявителю Зинченко самому принести ящик с поминаниями из алтаря. По результатам проверки Бущанова была обложена налогом, хотя было совершенно очевидно, что Бущанова никаких злоупотреблений не делала, и поминания были оформлены с безукоризненной четкостью. Никакого решения об обложении вынесено не было. Инспектор горфо Урунбаев пояснил, что финорганы здесь ни причем. Указание обложить Бущанову дал горисполком. Только после обращения Бущановой в прокуратуру и облфо обложение было снято с Бущановой и переложено на заявителя Зинченко. Какую же цель преследовало заведомо незаконное обложение? На этот вопрос ответил настоятель Зинченко 19 июня 1974 года в беседе с Ташкентским архиепископом: "Я донес на Бущанову в Финорганы, чтобы очернить и снять ее с работы". На этот же вопрос ответил уполномоченный Рахимов 6 мая 1974 года, располагая материалом обложения, он заявил, что Бущанова плохо зарекомендовала себя на церковной работе, и он наметил переизбрать церковный совет" [146] Там же .

С этой целью Рахимов назначил на 13 мая в 3 часа дня собрание "двадцатки". К 9 часам утра собралось до 200 человек. Народ все прибывал. К11 часам огромный двор храма был полон народа.

— Уполномоченный велел Дусе не пускать народ на собрание.

— Да как же без миру‑то? Чай всего мира дело. Он один, что ли, хочет решать?

— Говорит, только "двадцатка".

— А кто "двадцатка"?

— Да уж Рахимов с Алексеем сами, поди, назначили…

— А я зайду. Пусть Рахимов попробует выгнать. Я с первых дней хожу, как церковь открылась, а он кто такой?

— А зимой‑то собрание было, так он сам выгонял.

Это беседа в одной кучке народа. Рядом — другая кучка:

— Дуся им церковные деньги красть не дает.

— Кого хотят поставить?

— Известно, Шапоренку!

— Пусти козла в огород!

— Да кто за него голосовать будет?

— Рахимов с Алексеем проголосуют.

— А узбеку‑то что в православном храме делать? Он не нашей веры.

— Тоже кормится около храма. Тогда Шапоренко Рахимову 50 рублей дал.

— Суд был. Судили Шапоренко.

— 50 дал, так судили. А когда 500 давал, так брал и спасибо говорил.

— Вот почему Рахимов так старается!

Рядом третья кучка:

— Гляди, сколько миру собралось!

— Тоже молчать не будут.

— Да что, все скажем.

— У Шапоренки на прошлой неделе обыск был. Двести литров самогону взяли, да 150 бутылок церковного кагора. Из церкви накрал.

— А сегодня в старосты выбирать?

— Гляди, идет. Легок на помине.

— И евреечка с Ленкой под ручку.

Шапоренко с подколотой штаниной поставил велосипед. Высокого роста, ширококостный, немного сутулый. С грубыми и решительными чертами лица.

— Чего собрались? На собрание пустим только членов "двадцатки".

— А ты не командуй. Ты пока никто.

— Уполномоченный велел, чтобы посторонних не было.

— А мы не посторонние. 30 лет сюда хожу. Помогаю, деньги приношу.

— Сколько лет за наш счет кормился! А теперь "посторонние"! Ишь ты!

— Все равно не пролезешь!

— Не пустим!

— Что вы кричите, все без толку. Расходитесь по домам.

— Да мы тебя самого домой отправим! Хватай его, бабы!

Шапоренко пытался обороняться, но десятки рук уже несли его по воздуху к воротам. Торжественно вынесли за калитку. Потом выставили велосипед и калитку заперли. Через забор перекинули помятую шляпу. Михайлова и Туликова молча наблюдали операцию.

Потом тихонько ретировались в конец двора и заперлись в квартире Марфы. Зазевавшаяся Понюхова разделила участь Шапоренко. Больше никто не возмущал единодушия массы. Прождали зря. Рахимов сказался больным. Собрание не состоялось. Бущанова осталась.

"3 октября 1974 года Рахимов предъявил действующему исполоргану регистрацию, выданную им, Рахимовым, от 20 сентября 1974 года товарищам: Шапоренко, Тихонову, Цапаевой, Вишневской, Тупиковой и Михайловой. Уполномоченный заявил, что эти товарищи избраны "двадцаткой "ферганского храма в исполорган и ревкомиссию. Мы прилагаем документы:

1. Список "двадцатки": В "двадцатке "1967 г. на сегодня числится 15 человек.

2. В этом документе расписались 10 из 15 человек в том, что в собрании "двадцатки"и выборах "Шапоренки и других" они участия не принимали" [147] Жалоба исполоргана Президиуму ВС СССР от 24 октября 1974 г. .

Интересно, что уполномоченный отказался ознакомить исполорган с протоколом этого "выборного собрания" и не смог указать дату и место его проведения [148] Жалоба исполоргана Президиуму от 3 октября 1974 г.; Акт от 3 октября 1974 г. .

Двор Облисполкома. Слева от ворот невзрачный кабинет Рахимова. В стороне худая женщина с резкими чертами лица беседует с маленькой, подвижной еврейкой. Это Марфа Цапаева и Зинаида Туликова. Подходит полная с болезненным лицом Лена Михайлова.

— Ну как?

— Дело налаживается.

Подходят Костина и Киселева:

— Ну что?

— Улучшается.

Эти женщины приходят сюда ежедневно. Вот уже несколько месяцев. Девять утра. Через двор медленно, раскачивающейся походкой идет Рахимов. Отпирает дверь. За ним уверенно вливаются в кабинет ожидавшие его женщины. Откуда ни возьмись, следом в кабинет входит еще одна, но гораздо более многочисленная группа, в кабинете сразу становится душно.

Они входят настороженно, но решительно. Рахимов смотрит на них недружелюбно. Надо видеть эту расползшуюся в бедрах, приземистую фигуру!

Опершись обеими руками о центр стола, весь подавшись вперед, Рахимов смотрит, широко разинув рот, поблескивая стеклами, словно пучеглазая лягушка высунула передние лапы на сухой камушек и замерла в раздумье: а стоит ли вылезать из воды?