Эксперт Эксперт - Эксперт № 37 (2013)

Далее возникает вторая проблема: в тексте сразу заметен явный крен в сторону, как говорят в сети, «темы сисек». Ни одна встреча мальчика и девочки тут не проходит без описаний того, что у нас теперь подпадает под разнообразные законы о защите детей: вот случайно встречаются в кустах два разнополых подростка: «Сняла майку и показала мне свою грудь с темно-коричневыми большими сосками». Не то чтобы это был единичный пример: почти все встреченные автором девочки либо кувыркаются с мальчиками и мужчинами в кустах, либо прямо беременеют, либо и вовсе торгуют собой — это превращено здесь в систему, и встретить тут девочку, которая этим всем не занимается, куда сложнее, нежели… нежели, собственно, встретить женщину, которая не занимается тем же самым. Я, разумеется, верю Юрию Буйде, что так тогда все и было: в случае с человеком, пишущим воспоминания, вопрос вообще не в том, что было, а в том, что он и зачем запомнил. Когда читатель видит перед собой человека, который зачем-то собрал в своей голове все истории о том, как, кто, с кем и когда, — то чем этот человек отличается от кумы на лавке, читателю может стать не вполне ясно. Зато представление о мире, который описывает автор, у него сложится весьма своеобразное — так в этом ли была цель? Если да, то она достигнута, но что если нет?

В итоге, дойдя почти в самом финале романа до очередной женщины и узнав, что отец героя «назвал ее однажды мартовской бабой: Катя таяла, стоило какому-нибудь мужчине проявить к ней интерес», — испытываешь даже какое-то удовлетворение тем, что довелось тебе провести два дня в мире, состоящем из одних констант, где все роли распределены раз и навсегда: бабы тут дают мужикам и рожают, а мужики пьют, страдают и бьют друг друга. Диспозиция эта до того знакомая, что проговаривать вслух заново весь стандартный набор — «Россия, литература, Бог, душа» — представляется плеоназмом: человек, взявшийся читать нашу текущую литературу сколько-нибудь подряд, рискует получить серьезную прививку против нескольких совершенно определенных вещей, и вовсе не потому, что Бог и духовность это плохо, а лишь оттого, что из них отчего-то у нас непременно проистекает фатальная необходимость всякой бабе раздвигать ноги, а после рожать.

Рано или поздно становится понятно, что Буйда высказывает вещи настолько личные, что у него не хватает энергии и сил, чтобы привести их к литературной норме: интонация книги уверенно эволюционирует по длинной пологой кривой от художественного текста до газетного, что, по моим представлениям, является буквальной графической иллюстрацией к фразе «нахлынули воспоминания». В конечном итоге, когда Буйда окончательно теряет набранный в начале повествования стиль, книга превращается в повесть о частной жизни частного человека, несколько только изувеченную неизбежным нарциссизмом профессионального литератора. В частных записках, на самом деле, нет ничего плохого, они интересны и поучительны — но они не называются романом; жанр этот всю жизнь назывался мемуарами, то есть последовательным изложением фактов жизни, в котором личный опыт человека не претендует на то, чтобы быть обобщением или отражением опыта коллективного. Разная степень ответственности, вот и все.

Сергей Жегло

Белла Ахмадулина очень любила Тарусу, теперь памятник ей стоит там, на высоком берегу Оки

Борис Мессерер, виднейший художник-сценограф, живописец, а теперь и скульптор, сделал все для того, чтобы в минувшую субботу в Тарусе был открыт памятник Белле Ахмадулиной.

Памятник водружен в сквере на высоком берегу, над величавой излучиной Оки — прекрасная осенняя Россия простирается окрест, дует ветер, облака отражаются в реке, с одной стороны возвышается кафе «Ока», с другой — памятник Марине Цветаевой, установленный тем же Борисом Асафовичем лет семь назад. В тот раз он выступил в роли архитектора, теперь же вынужден был еще и освоить профессию скульптора — сколько он ни думал, кому заказать скульптуру, понятно было, что никто не вложит в этот памятник столько любви, сколько было у него к жене, умершей в 2010 году. Любви и правильного понимания ее взволнованного таланта.

«Алчно сочувствую прибыли света», — писала она про Тарусу, куда муж привозил ее в Дом творчества писателей и где она могла отрешиться от суеты советской столицы и вдохновиться пейзажами с особой неповторимой освещенностью, отражениями небес и зыбкой рябью вод.

«Лицо — это свет», — писала она, и Борис Мессерер, проникнувшись светом этих слов, воплотил их в своей скульптуре, где все линии очень просты и главным оказывается лицо со взглядом, устремленным вдаль, и лицо — это, конечно, способ души выражать благородство, по словам поэтессы.

Таруса — прекрасный русский городок, основанный в середине тринадцатого века. Русская интеллигенция полюбила его за красивые виды и аутентичность, там всегда жили видные деятели культуры. И живут до сих пор.

Цветные циферблаты сегодня — самый горячий тренд. Часовщики вдруг вспомнили про разнообразные редкие камни — да что там камни, даже метеориты — и все это пошло в дело. Rolex, конечно, тоже не остался в стороне и выпустил коллекцию Oyster Perpetual Day-Date Sertie. Коллекция состоит из семи моделей: с циферблатами из лазурита, бычьего глаза, феррита и перламутра (две модели с эффектом «перламутровая карусель» и две модели с циферблатом «Оксфорд», в основе которого плетеный узор).

Циферблат «перламутровая карусель» — это ажурная часовая дорожка из 18-каратного белого золота, инкрустированная 217 бриллиантами, с мозаикой из розового или белого перламутра и с выгравированным цветочным узором. Циферблат «оксфорд» воспроизводит структуру английских шерстяных костюмных тканей, их переплетение выгравировано на белом перламутре или на перламутре с отблеском платины. Эти два варианта с указателями и безелем, инкрустированными бриллиантами, выпускаются в корпусах либо из 18-каратного золота Everose, либо из белого золота.

Bond № 9 — это веселая, яркая и отлично коммерчески продуманная марка. Она посвящена Нью-Йорку, поэтому все ароматы названы в честь тех или иных мест этого замечательного города. Новый называется Chelsea Flowers и посвящен Челси, который много лет был главным интеллектуально-богемным районом Нью-Йорка, где жили писатели, критики и университетские преподаватели.

Его центр — это отель Chelsea, где в разные годы останавливались Владимир Набоков, Роберт Мэпплторп и Сид Вишес; театр Joyce; апартаменты London Terrace, построенные в 1930 году. Когда-то промышленный район западного Челси сегодня стал жутко модным, здесь один за другим открываются бутики — Alexander McQueen, Stella McCartney и др., а также арт-галереи. Ну и, конечно, знаменитый рынок Chelsea со свежими продуктами и цветами. Именно ему и посвящен Chelsea Flowers. Аромат рынка Chelsea — это букет из пионов, тюльпанов, гиацинтов, магнолии и роз, который завернут в коричневую бумагу. А когда цветы плавно раскроются, за ними в шлейфе последуют мускус, сандал, ветивер и мох.