Итоги Итоги - Итоги № 37 (2013)

— Такие тренеры, как Юта Мюллер, — национальное богатство.

— Она воспитала нескольких чемпионов мира и Европы и слыла «звездным тренером». В России выдающихся тренеров тоже хватает. На чемпионатах мира и Олимпийских играх мы постоянно общались с Тамарой Москвиной и Алексеем Мишиным — хочу через ваше издание передать им привет. Сколько поколений звезд они воспитали! Я всегда немного завидовала ученикам Тамары Москвиной: как же она заботится о своих спортсменах, оставаясь при этом жестким, очень требовательным тренером.

Я попала к фрау Мюллер в 9 лет и никогда не меняла тренера. Когда она взяла меня в свою группу, это означало, что она видит во мне будущую чемпионку. В моей жизни бывали сложные моменты, но в целом мы с фрау Мюллер учились друг у друга и сумели сохранить хорошие отношения до сих пор.

— Ради чемпионства вам приходилось идти на большие жертвы?

— С детства я, например, боролась с весом, постоянно сидела на диете. Утро на катке начиналось со взвешивания. Если фрау Мюллер замечала лишние граммы, возмущению ее не было предела. Она смеривала меня уничтожающим взглядом, под которым я ежилась и становилась как будто меньше ростом. Когда тренер заметила, что я поправляюсь обычно во время выходных, она стала брать меня на уик-энды к себе домой. Мы худели вместе: ели крошечные порции, чтобы никому не было обидно. Зимой меня отсылали в лес на несколько часов кататься на лыжах, а летом — на велосипеде. Возвращалась я со зверским аппетитом, но обедала небольшой порцией отварного риса с несколькими кусочками яблока, запивая все это простой, слегка подслащенной водой. Ужин не полагался. На завтрак фрау Мюллер порекомендовала родителям готовить для меня небольшой стейк с овощами — это была единственная порция протеинов в день. Как-то папа возмутился и высказал тренеру все, что он думает про мою диету. Но что было делать? Я понимала: вес — мое слабое место, и перестала жаловаться дома. С тех пор на все вопросы родителей, как дела, я неизменно отвечала: отлично. Даже когда после тренировки перед глазами шли темные круги. Но я верила своему тренеру, да и худой было проще прыгать.

Демократия, конечно, хорошая вещь, но иногда тренер должен быть диктатором. Подчас по-другому просто нельзя. Чтобы выиграть Олимпиаду, надо всегда прыгнуть выше головы, выйти за границы возможного. И надо, чтобы кто-то постоянно тебя подгонял.

— Например, соперницы…

— Моей основной соперницей в Сараево-84 считалась американка Розалин Саммерс, с которой мы были на ножах: смеривали друг друга презрительными взглядами, сталкиваясь в раздевалке, не здоровались. Чтобы одолеть Саммерс, надо было копить злость. Как и в каждом индивидуальном виде спорта, в фигурном катании друзей быть не может. Сейчас, конечно, мы обе смеемся, вспоминая ту холодную войну, но тогда я настраивала себя перед выходом на лед примерно так: «Я тебе покажу!»

В Калгари-88 моей соперницей была американка Деби Томас, и мы обе представили на суд публики произвольную программу на музыку Бизе из «Кармен». Я легко выиграла у Деби, и на пьедестале почета она мне даже руки не подала. «Ладно, — подумала я. — Не очень-то это спортивно, но я тебя понимаю».

Запомнился забавный эпизод с тех Игр. Американский тренер Карло Фасси привел на стадион поздравить меня знаменитого итальянского горнолыжника Альберто Томба, слывшего известным сердцеедом. Тот тогда выиграл два олимпийских «золота», о чем я и не догадывалась и со всей непосредственностью спросила сияющего от гордости итальянца: «И где это вы умудрились отхватить эти медали?» Альберто аж задохнулся от возмущения — как я могла ничего не знать о нем, великом! Я многого не знала. Как это ни удивительно, я, например, не побывала ни на одной церемонии открытия Олимпиады. Соревнования фигуристок начинались в последние выходные Игр: до этого я и носа не высовывала — тренировалась. Я не могла даже просто пойти и посмотреть другие соревнования, чтобы не «расплескать» себя.

— В автобиографии вы написали, что «Штази» постоянно шпионила за вами. Ходили слухи, что во времена ГДР вы и сами сотрудничали с секретной полицией.

— Именно поэтому я и написала в 27 лет автобиографию — необходимо было развеять все эти нелепые домыслы. Наверное, сейчас я бы кое-что добавила, и книга получилась бы интереснее. Сразу после падения Берлинской стены мне удалось получить доступ к архивам «Штази». Выяснилось много интересного. Оказывается, за мной следили с восьмилетнего возраста. Каждый скажет, что шпионить за ребенком — полный абсурд, но это правда. Архив на меня собрали огромный — около 3000 страниц в 27 коробках! Когда я читала все это, была просто в шоке. Вначале возмущалась, долго не могла поверить своим глазам, а потом просто расхохоталась — какая же все это чушь! Секретная полиция оставляла в моей квартире «жучки», сотрудники «Штази» собирали выписки о моем здоровье из медицинской карты в поликлинике, следили за моей машиной и всеми теми, с кем я общалась.

— Говорили, что вы были любимицей Эриха Хонеккера.

— Об этом много писала желтая пресса после объединения Германии. Понятно, почему возникли подобные слухи. Если кому-то сопутствует успех, всегда найдутся любители посудачить: дескать, ей все выкладывали на блюдечке с голубой каемочкой. С многолетним руководителем ГДР я виделась всего несколько раз на торжественных собраниях — чествованиях олимпийцев. Нас награждали почетными медалями, произносили торжественные речи, но неформального общения не было. Конечно, мне очень повезло, что в ГДР к спорту тогда существовало особое отношение. Мои родители — мама, физиотерапевт в больнице, и папа, работавший в сельском хозяйстве, хоть и поддерживали меня во всем, никогда не смогли бы потянуть занятия фигурным катанием, живи мы в США или Великобритании. Оплатить хореографа и зал для занятий, лед, костюмы, коньки, сборы, поездки на турниры из родительской зарплаты было нереально. Но, с другой стороны, мама и папа не могли даже поехать со мной на соревнования: выезжать из стран Восточного блока им запрещалось.

— Помните свой первый крупный заработок?

— За победу в Сараево мне выплатили 15 тысяч долларов премиальных, часть из которых я потратила на свою первую машину — «Ладу». А вообще в то время надо было спрашивать разрешения у властей, чтобы купить квартиру, а в очереди на машину обычные граждане стояли лет десять. Мне повезло. В 19 лет я стала снимать крошечную квартирку размером с нынешнюю мою кухню, оплачивая самостоятельное жилье из олимпийских премиальных. Выступать в профессиональном туре запрещалось, но я не жалуюсь: зато я продлила спортивную карьеру. Только после Игр в Калгари мне разрешили участвовать в европейских показательных выступлениях Holiday on Ice вместе с другими звездами. 80 процентов от заработанного поступало в закрома родины. И так было до объединения Германии. Впрочем, я понимала, что государство таким образом компенсирует затраты на бесплатные спортивные школы, в которых готовились такие же чемпионы, как и я. Без спортивной системы я бы тоже не могла тренироваться и, уж конечно, никогда бы не стала олимпийской чемпионкой. После падения Берлинской стены мы смогли уже оставлять заработанное себе и планировать выступления в Америке. Там я, кстати, близко подружилась со многими советскими и российскими фигуристами.