Владимир Бояринцев - Перестройка: от Горбачева до Чубайса

В начале 1923 года современники отмечали необычайный взлет лирического дарования Маяковского, а «семья» по-прежнему оставалось семьей, а поэт оставался ее кормильцем и поильцем. «Современники обоего пола отмечают, что Маяковский оставлял ощущение нравственной опрятности. Не выносил скабрезных анекдотов и таких же разговоров о женщинах. Он не был Дон Жуаном в отношениях с женщинами. Для этой роли ему не хватало многого…»(Михайлов).

В 1926 году Маяковский получает небольшую четырехкомнатную квартиру в Гендриковом переулке, куда вселились также и Брики, дружба с которыми «все время требовала материального подкрепления», конечно, со стороны Маяковского. И теперь Осип Брик, «нигде подолгу и серьезно не работавший… оказался нахлебником в «семье»: бывший муж у второго бывшего мужа своей жены» (Михайлов).

1927 год в жизни Маяковского и «семьи» характеризуется несколькими моментами: 1) постоянным участием в лефовских собраниях в Гендриковом переулке Якова Сауловича Агранова, крупного работника ведомства Ягоды, потом ставшего заместителем наркома, 2) неожиданно возникшем председательством (вместо Маяковского) на собраниях ЛЕФа Лили Брик (ЛЕФ — Левый фронт искусств, литературно-художественное объединение, созданное в конце 1922 года, во главе которого стоял В.Маяковский), 3) высшей точкой признания Маяковского как поэта при жизни, 4) осознанием им необходимости определиться в личной жизни, 5) для Осипа Брика это был год закрепления отношений с Евгенией Соколовой (Жемчужиной) и работы в качестве сценариста, 6) для Лили Брик это был год завершения романа с Краснощековым и Кулешовым, а также первой любовной неудачи с Пудовкиным.

Как уже отмечалось выше, женщинам и женам своего кружка Лиля Юрьевна внушала идеи «свободной любви» и сама неуклонно следовала этим идеям. «Не отягощенные домашними заботами, службой, они с Осипом Максимовичем жили легко и праздно… В «семье» держали домработницу при неработающей хозяйке, платить за нее… должен был Маяковский. И как бы само собой установилось, что кормить и одевать «семью» оказался обязанным он же» (Михайлов).

Бывали случаи, однако, когда Лиля Юрьевна ограничивала свободу любви (естественно, не свою), когда возникала опасность ухода Маяковского из «семьи» по причине влюбленности его в какую-либо женщину. «Эта потеря не была предусмотрена программой свободной любви» (Михайлов).

Опасные для «семьи» случаи бывали. Стоило Маяковскому влюбиться в другую женщину, как это событие сразу же оценивалось Бриками с точки зрения возможного выхода поэта из «семьи». Если ситуация казалась критической, то принимались самые разнообразные методы для ликвидации опасности, вплоть до подключения родственного Брикам ВЧК-ОГПУ-НКВД.

Сама же Лиля, по словам А.Ваксберга, «никаких уз не признавала и каждый раз считала своим мужем того, кто был ей особо близок в данный момент». Отметим, что таких было немало!

Некоторым казалось, что Маяковский очень богат. Видимо, это мнение основывалось на его необычайной щедрости. Когда у него были деньги, он угощал друзей, дарил подарки, давал деньги взаймы, помогал сестрам и матери, которой давал деньги ежемесячно.

И он был совершенно прав, когда писал: «Мне и рубля не накопили строчки…» («Во весь голос»), ибо «семья» постоянно заботилась о том, чтобы побыстрее истратить полученные Маяковским деньги.

В этом плане особенно характерной была история с «автомобильчиком».

В конце октября 1924 года Маяковский отправился в Париж через Ригу и Берлин. Жизнь Маяковского в Париже находилась под присмотром сестры Лили — Эльзы, которая опять «сдружилась» с Андре Триоле, с помощью которого для Лили была куплена новая шубка, которая в дополнение к краснощековской «приятно обогатила Лилин гардероб» (Ваксберг). Но кроме этого был заказан чемодан свиной кожи, куплены шляпки, духи, на очереди были и пижамки.

Но, как известно «аппетит приходит во время еды», и вот при поездке Маяковского в Париж осенью 1928 года Лиля пишет вдогонку письмо, напоминая: «Про машину не забудь:

1) предохранители спереди и сзади, 2) добавочный прожектор сбоку, 3) электрическую прочищалку для переднего стекла, 4) фонарик с надписью «stop», 5) обязательно стрелки электрические, показывающие, куда поворачивает машина, 6) теплую попонку, чтобы не замерзала вода, 7) не забудь про чемодан и два добавочные колеса сзади. Про часы с недельным заводом. Цвет и форму… на твой и Эличкин вкус. Только чтобы не была похожа на такси…»

Но сразу просьбу «семьи» Маяковский не мог исполнить, так как «навернулись знакомцы», а именно — Маяковский выехал в Ниццу для свидания со своей трехлетней дочерью и ее мамой — американкой Элли Джонс. «О романе с Элли Маяковский, кажется, никому не говорил, кроме своей сестры Ольги, через которую шла переписка. Кого он боялся? В первую очередь, конечно, Лили Юрьевны. Но Лиля Юрьевна была связана с органами ЧК-ГПУ — с Аграновым…»(Михайлов).

После же возвращения из Ниццы Маяковский познакомился с Татьяной Алексеевной Яковлевой, уехавшей из России в 1925 году. «Это была замечательная пара. Маяковский, очень красивый, большой. Таня тоже красавица — высокая, стройная, под стать ему», — пишут художники, супруги Шухаевы.

Маяковский с первого взгляда влюбился в Татьяну Яковлеву, и в его стихотворениях после пятилетнего перерыва возобновилась любовная тема. Это «Письмо товарищу Кострову из Парижа о сущности любви» и «Письмо Татьяне Яковлевой», которое было опубликовано только в 1956 году.

«Владимир Владимирович не только влюбился в Татьяну, но он сразу же обнаружил свои намерения жениться на ней, увезти ее обратно в Россию. Стихи поэта вновь подымаются До самых высот утонченной лирики, «из зева звезд взвивается слово золоторожденной кометой»» (Михайлов).

Знакомство Маяковского с Татьяной устроила Эльза, но «шальная идея — сводить Маяковского с барышнями в его вкусе — принадлежала Лиле и использовалась ею не раз» (Ваксберг).

Об этом событии, естественно, сразу же пошли донесения Эльзы Триоле в Москву Лиле Брик, но сестры не сразу поняли, насколько это дело серьезно, понимание пришло после появления стихов Маяковского, посвященных не Лиле, это был тягчайший удар по ее самолюбию и еще более ощутимый удар в будущем по ее благосостоянию.

Но не только Эльза информировала «семью» о парижских делах Маяковского. Был еще один человек — дипломат Захар Ильич Волович (для своих товарищей чекистов известный как Вилянский — или как Зоря для друзей), который поддерживал связь с Эльзой и регулярно переправлял Лиле французскую косметику.

Пока же из Москвы шли напоминания об автомобильчике, да еще последней марки, а после покупки — об обмене, так как марка и цвет машины в Москве не понравились. Здесь же шли просьбы об «абсолютно блестящих» чулках и напоминание: «Телеграфируй автомобильные дела». Вот какие «сувениры» из Парижа заказывала Лиля Маяковскому: «Рейтузы розовые 3 пары, рейтузы черные 3 пары, чулки дорогие, иначе быстро порвутся… Духи Rue de la Paix, пудра Hubigant и вообще много разных, которые Эля посоветует. Бусы, если еще в моде, зеленые. Платье пестрое, красивое, из креп-жоржета, и еще одно, можно с большим вырезом для встречи Нового года».