Станислав Белковский - Черная метка оппозиции

Теперь что касается экономики.

Россия таки реально может слезть с сырьевой иглы (простите за пошлость формулировки). Нужны лишь политическая воля и 5–7 лет исторического времени. У России есть уникальный, эксклюзивный ресурс, который сегодня по назначению не используется: территория, лежащая строго между Европой и Азией. Потому центральная альтернатива экспорту углеводородов — транзит грузов с Востока на Запад через нашу территорию, по высокоскоростной железной дороге. Ученые посчитали, что нынешняя наша доля в межконтинентальном транзите — 0,2 %, а может быть — 20 %, т. е. в 100 раз больше. Это и есть та самая смена модели экономики, о которой не говорит только ленивый, однако никто ничего реально до сих пор не сделал.

Скажете, выполнение этой программы нереально? Да. Так же нереально, как Болотная площадь и проспект Сахарова, если смотреть на них из 4 декабря минувшего года. Продолжение следует. Во всех смыслах.

Нереальная общественно-политическая движуха, начавшаяся в России 5 декабря 2011 года, несколько отвлекла гражданское внимание от судьбы Михаила Ходорковского, самого известного нашего заключенного. И очень зря. Сейчас как раз пришло время внимательнее присмотреться к Ходорковскому и оценить его возможное место в скором русском будущем.

Оглядываясь назад, на те восемь с лишним лет, что бывший олигарх провел по тюрьмам, уже можно со значительной долей уверенности судить: МБХ — ключевой политический мыслитель российской современности. Да-да, именно так, даже если и звучит с избытком торжественности.

За время отсидки экс-владелец ЮКОСа написал немало текстов, в основном в двух жанрах: «сцены из тюремной жизни» и «историко-политическая аналитика». Как ревнивый публицист, я рискну высказать предположение, что первый тип текстов удается Ходорковскому лучше, чем второй. Но это нисколько не умаляет объективного значения политической публицистики (аналитики) МБХ, даже если к ней могут быть стилистические, композиционные и прочие не очень важные претензии.

Давайте вспомним.

Именно Ходорковский еще в 2004 году в «Кризисе либерализма в России» первым поставил вопрос об ответственности наших статусных либералов за возникновение и становление режима, который нынче принято называть «путинским». Тогда эта статья вызвала натуральную ярость у столпов РФ-либерализма — от неизменного Анатолия Чубайса до собственного же Ходорковского партнера Леонида Невзлина. Как же так! — раздался оглушительный крик. — Ведь все мы знаем и обязаны понимать, что в бедах России виноват Владимир Путин с его «кровавой гэбней», из сумрачных рядов которой выделяется фигура Игоря Сечина, топ-дизайнера и архитектора «дела ЮКОСа». И если убрать Сечина плюс еще несколько самых одиозных фигур, а на их место поставить нас, свободную совесть нации, то с тем же Путиным еще очень и очень можно поработать.

Поползли ледовитые слухи, что Ходорковскому в тюрьме вводят какую-то специальную сыворотку, заставляющую его открывать огонь по собственным штабам. А один довольно известный публицист, в то время еще не вполне раскрывшийся в качестве обожателя «национального лидера», и вовсе дописался до того, что это я, т. е. Белковский, ходил к МБХ в тюремную камеру, держа в одной руке текст «Кризиса либерализма» (мною же, надо понимать, и составленный), а в другой — раскаленный утюг (вариант: паяльник) и заставил опального олигарха текст-то и подмахнуть.

«Что же это за власть, которая позволяет всяким белковским с горячими утюгами-паяльниками шастать по тюрьмам, переполненным Ходорковскими?» — нечто подобное восклицал тот публицист в запальчивости и раздражении.

Сейчас основные идеи «Кризиса либерализма» стали общим местом. Только самые отчаянные маргиналы примутся отрицать, что путинизм есть логичное следствие и продолжение ельцинизма-чубайсизма, а покаяние элит — непременное условие каких бы то ни было решительных перемен в России. Если мы, конечно, говорим о переменах типа к лучшему, в направлении Европы.

Дальше.

В 2005–2008 гг. Ходорковский написал трехчастный цикл «Левый поворот», в котором поставил уже вопрос об ответственности (или, если угодно, системной, местами патологической безответственности) глобальных элит и сформулировал предчувствие кризиса 2008 года. Он, пожалуй, сделал это первым, во всяком случае, в России и по-русски.

В те же примерно времена заключенный предложил концепцию легитимации приватизации: как сделать так, чтобы народ наш поверил в справедливость самого понятия «частная собственность» и принял результаты разгосударствления главных активов, созданных советской властью (или Господом Богом, если речь идет о всяких там землях и сокровищах подземных царств). Идеи МБХ по этой части нельзя было назвать сильно новыми по мировым меркам, но в нашей стране, да еще из уст одного из героев «большой» приватизации 1990-х гг., это громко прозвучало, опять же, в первый раз. Ходорковский предложил собственникам крупнейших предприятий, получившим их некогда практически за бесценок, заплатить единовременный налог — так называемый windfall tax. Этот налог стал бы своего рода извинением правящего экономического класса за былую алчность и помог бы объяснить нашим согражданам, что злобный лозунг «Отнять и поделить!» уже можно бесповоротно снять с повестки дня.

Тогда, полдесятилетия тому, политико-экономическая элита РФ идею windfall tax не без негодования отвергла. Действительно: зачем платить какой-то налог, пусть даже единовременный, если денег очень жалко, а народ наш — все равно быдло бессловесное? Сейчас, после Болотной площади и проспекта Сахарова, мне немало приходится встречаться с олигархами и вообще влиятельными людьми, которые все-таки задумались: а что же завтра? Словосочетание windfall tax в этих наших разговорах звучит все чаще и чаще. А тезис о «бессловесном быдле» — реже и реже.

Не далее как в прошлом, 2011 году МБХ сформулировал программу конституционной реформы и описал модель президентско-парламентской республики. Вокруг этой модели нынче пляшет решающее большинство наличных политических сил России — как правило, не упоминая Ходорковского, но это уже неважно.

Фактически Михаил Ходорковский оказался не только мыслителем, но и почти единственным политиком — наверное, его вполне можно так назвать, — который принес в оппозиционную жизнь нулевых годов новые, не унаследованные от предыдущих двух десятилетий идеи.

Не надо забывать, что все это наш главный сиделец, который до времен своего ареста в активном письменно-устном творчестве замечен не был, сотворил в нечеловеческих условиях российской тюрьмы, которая любит ломать не только столичных мальчиков из хороших еврейских семей, баловней шальной посттоталитарной судьбы. А ведь в 2005 году, когда МБХ получил свой первый срок, подкремлевские пропагандисты уверяли с пеной на губах: в глубинах пенитенциарной системы, под грузом восьмилетнего приговора, а главное — ощущения полной безнадежности происходящего опальный олигарх исчезнет, растворится, будет забыт. Оказалось — не исчез и не растворился.