Максим Трудолюбов - Русский ордер: архитектура, счастье и порядок

Эта особая цена, не выражаемая в денежном эквиваленте и требуемая государством в уплату за элементарные повседневные блага, – неотъемлемая составляющая всей организации советской жизни. Глубокая бесчеловечность советской власти заключалась не только в том, что она убивала и калечила людей физически. Она калечила морально. В программе партии такой цели записано не было, но партийное руководство, по сути, проводило политику морального унижения образованной и духовно независимой части общества. Компромисс, отказ от свободы творчества в искусстве и науке поощрялись благами, квартирами, едой, деньгами. Бескомпромиссность, творческая свобода, независимость наказывались материальными лишениями, арестами, смертью.

Само присутствие этого чудовищного выбора в повседневной жизни заставляет взглянуть на советскую жизнь особым образом. Любое проявление независимости, каждый отказ шагать в едином строю в советское время оплачены дорогой ценой. Те, кто шел на это, – великие люди, и их нужно помнить. Дилемма о сотрудничестве или несотрудничестве с властью была по-настоящему жестокой в сталинские времена, но и в более поздние годы выбор не был легким. Менялись только масштабы риска. За игру по правилам давали призы (впрочем, без гарантий) – то самое полное «пайковое благоустройство». За игру не по правилам можно было не просто лишиться пайка, а потерять профессию и жизнь. Выбор в пользу недеяния на родине или отъезда с родины (уже в брежневские времена, когда эмиграция стала возможной) был во многих случаях благородным и трагическим выбором. Мы не узнаем имен всех тех, кто не пошел на сделки, не реализовался и никак больше не дал о себе знать, отказавшись и от компромисса, и от собственного голоса.

Выжить, состояться жизненно и творчески, не запятнав себя предательством или другой низостью, было, наверное, высшим человеческим пилотажем тех времен. Но удавалось это единицам. Так что завидные «элитные» дома были населены людьми, заключавшими сделки с самими собой. Можно было завидовать их благополучию, а можно было и ужаснуться всему тому, через что или через кого им пришлось перешагнуть, чтобы стать «элитой».

У сталинской застройки, особенно у высотных домов, есть какая-то привлекательность, которую мне самому трудно себе объяснить. Возможно, это просто-напросто эстетическая привлекательность – наличие какого-то облика на фоне среды, где индивидуальность и выразительность были исключением. Вспомним, в начале мы говорили о том, что жизнь в построенных советскими инженерами многоэтажках была как будто бы лишена внешней стороны. Сама среда поощряла погружение в себя, в семейственность, спрятанную в одной из панельных ячеек.

Внешняя привлекательность «сталинского ордера» вызвана еще и тем, что в этих домах люди живут уже довольно долго. История этих домов и многих из тех, кто в них жил, тревожна и тяжела, но это история. И она, в отличие от дореволюционной истории, связи с которой порваны слишком давно, понятна большинству живущих сегодня. Притягательность нельзя создать одной только архитектурой. Нужны среда и история. Только эта история глубоко трагическая. «Элитные» дома – памятники не только архитектурным «излишествам», но и несвободе, возведенной в доблесть. Сервильность и предательство стали в этих домах башенками и ажурными решетками.

В 1960-е и 1970-е для обитателей высших этажей власти стали строить неприметные, но тоже очень хорошие дома. Все здесь имело значение – отказ от декора, большая площадь, «западная» планировка, подсобные помещения, даже камины и подземные гаражи. Высота этажа могла означать место в иерархии – есть известный дом в Гранатном переулке в Москве, где на одном из этажей, построенном специально для Брежнева, потолки выше, чем на всех остальных. Впрочем, заметить это можно, только если специально смотреть: удивительные преимущества номенклатурного жилья, в отличие от декора ампирных сталинских домов, не должны были бросаться в глаза.

Эти башенки, эта планировка, эти высокие потолки – украшение несвободы, которая вообще есть свойство любой условной собственности, то есть держания, обусловленного службой. Если жилье дается за работу, услуги или успехи, оно точно так же может быть и отнято. С точки зрения отношений собственности государство при большевиках, по сути, отыграло назад реформы предыдущих 150 лет и отменило все элементы права частной собственности, которые к моменту революции успели закрепиться. Земля, жилье и другие блага из собственности стали объектами держания – условного, то есть зависящего от решения властей.

Советские постройки до сих пор определяют облик большинства российских городов. Дома хотя бы потому очень красноречивы, что они всегда на виду, всегда там, где мы их видели вчера. Они живут дольше людей и несут свое послание спокойно и настойчиво. Иногда то, чего очень хочется, начинает владеть умами. «Дома, которыми мы восхищаемся, – это дома, различными способами восхваляющие ценности, которые мы считаем достойными, – говорит в книге „Архитектура счастья“ Ален де Боттон. – Чтобы понять, почему человек находит то или иное строение красивым, нужно знать, чего этому человеку недостает. Может быть, мы и не разделим его чувство прекрасного, но поймем его выбор» [7] .

И выбор многих из нас нетрудно понять. Архитектура в тех странах, где власть сильнее рынка и права собственности, где приказ сильнее договора, – всегда особенно красноречива. Именно поэтому мы в России понимаем архитектуру мгновенно и подсознательно. Высокое, уникальное, «элитное» – недоступно, его нужно выслужить или купить любой ценой. «Элитность» и создает стоимость, что бы в данный момент ни понималось под «элитностью» – квартира в сталинской башне, кирпичный особняк-крепость или стерильный минималистский дом. А то, что просто и не имеет лица, – это вообще не архитектура, это продукция инженеров-уравнителей. Тех, кому были запрещены излишества, тех, кого заставили придумывать максимально дешевые дома.

Чтобы по достоинству оценить простоту, нужно хорошо знать, что такое сложность и роскошь. Дистиллированные формы модернистской архитектуры, большие пространства, поверхности из необлицованного бетона могли оценить только те, кто устал от сложных пространств, броских фасадов и нагромождений архитектурных «красот». Но те, кому действительно пришлось погрузиться в реальность, в которой архитекторы и инженеры были противопоставлены друг другу, не знали ни пространств, ни красот и, как правило, не имели собственного жилища, а за панельные жилые блоки говорили стране спасибо.