Самуил Лурье - Взгляд из угла

Вот давеча г-н Иванов С.Б. как воззовет: граждане! не вздумайте приобретать ничего эстонского! продуктам потенциального противника - наше твердое патриотическое нет!

Так я чуть не бегом в ближайший молочный магазин. Разумеется, без толку, - из Эстонии давно уже не везут ни сыра, ни кефира, - но каков рекламный потенциал.

Так вот и становишься несогласным вообще. И чувствуешь солидарность с недовольными.

И даже хочешь выразить ее шершавым языком балета. Пустив в ход нижние конечности. Маршируя против, раз довольные галопируют за.

Но те - по глупости, а глупость единодушна, недовольные же маршируют каждый о своем. Кому жаль, что порядочных журналистов убивают, как собак, а кто горюет, что Сталина не воскресить.

Но все же - идейные люди, спасибо и на том.

Безыдейные, временно недовольные жестикулируют по-другому: собственные ноги старательно сгибают в коленях, в чужие - падают. Дескать, отцы вы наши и матери, мы ли, художники слова, у вас не заслужили доппайка и отдельного помещения для творческих встреч, а столько лет верой и правдой, - да ведь еще и пригодимся - кто, в случае чего, воспоет, если не мы?

И с ними разговор другой: вот увидите - поднимут и обласкают.

А что палатку для бездомных на улице, что ли, Заслонова, свернули, не дожидаясь весны, - так ведь бомжи ни при каких обстоятельствах не воспоют. И в ноги не падут - никто к ногам их и не допустит, чтобы инфекцию какую не подхватить. Кончились деньги шведских ли, датских ли благотворителей - ну и ночуйте по подъездам и чердакам, если проникнете. Не писатели, небось, - как-нибудь обойдетесь без творческих встреч.

И бомжам наплевать на писателей, и писателям - на бомжей, и начальству - на тех и других, и всем - друг на друга.

А против этой спертой духоты, против этого застоя равнодушной злобы - маршируй, не маршируй.

Только и радости, что настучат по голове, - значит, боятся. Хотя не исключено, что просто пользуются случаем размять органы. Кто же боится идейных? Их ненавидят, и только, а боятся - масс.

Но массы, с присущей им мудростью, отвечают на заботу о них государства проще.

Десять лет назад - 11 литров на душу населения, теперь - 14 литров. Это в пересчете на чистый этиловый. Но, если вы заметили, на улицах пьяных почти не видно. Сгрудились у семейных очагов. И оттуда, из глубин российского privacy, доносятся довольно удивительные звуки.

В Подмосковье одна дама веселилась в компании друзей. Искрометные шутки, коллективное пение, все такое. Вдруг она почувствовала себя нехорошо. Вышла в другую комнату, родила девочку, ударила ее два раза головой об пол, выбросила в окно и вернулась к собеседникам.

В Воронежской области старушка 82-х лет поссорилась с подругой - 79-ти, убила ее поленом с тридцатого удара, потом позвала соседей и милицию - рассказала: ворвался неизвестный бандит.

В поселке Новгородской, кажется, области один господин повздорил с супругой. Устроил ей сцену ревности, по ходу которой сцены изнасиловал ее шестилетнего сына. Она сперва заявила было на него, но потом заяву забрала: потому что любит. А сына презирает и обязательно сживет со света.

Опять же под Москвой бабушка заказала киллеру свою невестку с двенадцатилетней внучкой. Но это хоть не по пьяни, а целесообразно: чтобы округлить жилплощадь.

Все это (и не только, но пощадим нервы) случилось на одной лишь прошедшей неделе, на Страстной. Не обсуждалось - на войне как на войне. Она идет в комнатах и коридорах: ужасный век, ужасные сердца, советские люди. Соглашайся, не соглашайся. Маршируй, не маршируй.

Под пасхальный перезвон:

"Пан-пьян! Красные яички. Пьян-пан! Красные носы. Били-бьют! Радостные личики. Бьют-били! Груды колбасы. Дал-дам! Праздничные взятки. Дам-дал! И этим и тем. Пили-ели! Визиты в перчатках. Ели-пили! Водка и крем..."

1909 года стихотворение. Тоже один несогласный сочинил.

Вероятно, этот текст устареет прежде, чем будет прочитан. Отстанет от реальности, по крайней мере, на два марша. То есть вы-то уже знаете, чем разрешилась истерика Вертикали - весенним ливнем бурных слез или битьем людей, - а я пока скажу одно: нехороша эта дама в свои критические дни.

Визжит, визжит. Как будто ее режут.

И отчасти бредит. Какие-то мерещатся ей сцены из исторических фильмов. Типа - идет гражданская война, и конница белых на подходе, и надо спешить навстречу с хлебом-солью и ключами от города, но чего-то не хватает - какой-то убедительной художественной детали: не то хоругви, не то виселицы.

На флагах обесцветить пятиконечную звезду. Убрать к чертям серп и молот. Выписать из Белграда наложенным платежом скелет барона Врангеля. Сию же минуту запретить социал-демократическую партию, за компанию с коммунистической рабочей и республиканской.

- Услышу хоть одно нецензурное слово: "свобода" или, там, "революция" - так и знайте, не помилую! привлеку! упеку!

И мечется, как больной в своей постели беспокойной.

А мысли прыгают с канала на канал - вдруг оказывается, что на дворе - 1905-й, начало января по старому стилю, откуда-то надвигается массовка из романа Горького "Мать" - и с нею острая тоска по казакам с нагайками. По копытам, по конским копытам. Проскакать по телам.

- Во избежание жертв - предупреждаю: шествия уместны исключительно праздничные. Разрешается водить хороводы, исполнять подблюдные и величальные. А также - по согласованию с администрацией - сжигать чучела израильских и американских агрессоров. Что касается политики внутренней - если кому приспичит, - на улице глотку не драть, а смело писать в газету: повесить ее в сортире и писать, писать, писать!

Кстати - насчет улицы: намекнуть союзу Михаила Архангела, что погода в эти выходные благоприятствует, но добро должно быть с кулаками.

- Наших побольше, наших! Чтобы ничего не было слышно, кроме скрежета и чавканья: сплошь одни только согласные! А уж потом омонимы с дубинками. Пароль: Тянанмынь!

И страдалица корчится в пароксизме.

А все из-за чего? Из-за горстки отщепенцев, которым вздумалось проверить на себе: действует ли в РФ Конституция. Дескать, раз в ней пропечатана свобода шествий и собраний - значит ли это, что в самом деле позволительно собраться и прошествовать. Не вранье ли.

И смех, и горе. Как будто до них никто не проверял. Например - в августе 68-го: статья про такую же точно свободу и в тогдашней Конституции сияла. Но на тех восьмерых, которые попытались воспользоваться, сразу нашлась куча статей из оперы другой, а именно - из УК. Ущерб гос. мостовой от несанкционированной обуви, распространение совсекретных измышлений, шпионаж в форме измены, - да мало ли. Отщепенцам тогдашним мало не показалось.

А нынешние, видимо, вообразили, что с ними так нельзя. Нагло вцепились в букву закона: буква, мол, не выдаст. Предуведомили муниципалитет и проч. - как в каком-нибудь Париже: из пункта А проследуем в пункт Б, а колкрики у нас будут - для чистоты эксперимента - не приветственные.