Самуил Лурье - Взгляд из угла

И много-много забавных подробностей про уклад отрадненского быта, все на один мотив: как неподражаемо серьезно хозяин относится к себе, как ни в грош не ставит никого другого, - ну, и самодурствует помаленьку, - а домочадцы, естественно, подыгрывают.

Была там и такая сцена (она особенно дорого обошлась автору): Карнавалов ранним утром репетирует свое возвращение в отчизну: колокольный звон, домашняя прислуга играет на разных инструментах, жена и теща в сарафанах и кокошниках стоят с хлебом-солью, а герой на белом коне подъезжает к полосатому столбу с табличкой "СССР" и, взмахнув мечом над головой якобы пограничника (переодетого секретаря), вопрошает:

"- Клянешься ли впредь служить только мне и стойчиво сражаться спроть заглотных коммунистов и прихлёбных плюралистов?"

Потом, по ходу романа, эта сцена воспроизводится в другой реальности - в Москве 2042 года: организованный генералами БЕЗО переворот возводит Карнавалова на трон Гениалиссимуса и т. д.

Ну, вот. Вспомним теперь, как любили А.И. Солженицына интеллигенты всех мастей в конце восьмидесятых, как ненавидела его эта самая КПГБ, - понятно, что роман попортил автору и славу, и жизнь, и со многими рассорил, в том числе и с некоторыми близкими друзьями.

Автор стоял на своем, спорил, сердился, страдал. И теперь, через полтора десятилетия, как бы спрашивает: ну что, дескать, поостыло ваше бездумное обожание? убедились, кто был прав? стоило меня так безжалостно клеймить, заушать, замалчивать мою книгу?

В одном он точно прав: клеймить, заушать, даже просто корить за сатиру - сколь бы священной ни казалась ее мишень, - по меньшей мере несправедливо. А замалчивать...

Я тут сам не без вины. В 1989 году "Нева", где я заведовал прозой, собиралась было напечатать "Москву 2042". Да призадумалась. Поскольку держала уже во рту солженицынский "Март Семнадцатого". В результате роман Владимира Войновича вышел отдельным изданием, всего только стотысячным тиражом (а журнал расходился в пятистах тысячах).

Но тираж и успех - вещи все-таки разные. Роман Войновича не то что замалчивали - хотя и замалчивали тоже, - ему как-то не поверили. Не про Карнавалова (не в Карнавалове была там сила), - а вообще. Казалось, опасность, тут предсказанная, уже миновала. Да и Карнавалов этот, если уж всю правду говорить, тогда выглядел совсем не похожим на свой прототип. Лишь позднее оригинал словно бы перенял некоторые черты карикатуры.

А тогда он был властителем дум. Это, как известно, такая должность, что ни назначить, ни уволить, тут и самые горькие упреки ничего не значат, не то что едкие уколы.

В "Портрете на фоне мифа" много и того, и другого. История литературы все это разберет и пустит в дело. Потому что, как бы там ни было, книга - правдивая. Но опять - таков уж, видно, рок Владимира Войновича! - опять несвоевременная: мифа-то уже нет.

Впрочем, признаюсь, что были в моей жизни день или два, когда я и про КПГБ так думал.

Кто стучится в дверь ко мне с толстой сумкой - верней, с красивым специальным чемоданчиком, чтобы спрятать в нем и донести до правительства тайну моих доходов и моей национальности?

А никто, представьте, так и не постучался. И многие из моих знакомых тоже не дождались миловидной отличницы, которая должна была с трогательной такой серьезностью спросить: как называется вырабатываемый вами продукт?

И я, например, в тон ей ответил бы не то, что вы подумали, а этак Гамлетом: слова, слова, слова...

Не включили меня в перепись, не занесли, стало быть, в инвентарь - ну и ладно, не больно-то и хотелось.

Это как раз тот случай, когда принимаешь сторону большинства - практически чувствуешь себя заодно с народом. А впрочем - и с властью, поскольку эту игру народ и власть проводят в одном стиле: низы не хотят, верхи не настаивают, результативная ничья предрешена. Окучиваем, так сказать, очередную Большую Липу с двух сторон.

Уже объявлено, что, вообразите, в Чечне перепись прошла как по маслу и даже с обнадеживающими цифрами: жителей там, похоже, прибавилось. То есть перепись населения вовсе не требует, а то и не предполагает участия в ней самого населения - что и доказывать не требовалось.

Про это, собственно говоря, написана великая книга, называется - "Мертвые души". Афера коррумпированного таможенника П.И. Чичикова замешана на ревизских сказках, по-нашему - на опросных листах; участковый Собакевич заполняет их с душой и талантом. "Ни одно из качеств мужика не было пропущено: об одном было сказано: "хороший столяр", к другому приписано: "дело смыслит и хмельного не берет"... Все сии подробности придавали какой-то особенный вид свежести: казалось, как будто мужики еще вчера были живы..."

Никакого нет сомнения, что и наши паспортистки справятся, и Госкомстату будет чем заняться.

Интересная это, должно быть, контора. Давеча ртом своего начальника (верней - устами) провозгласила буквально вот что. Дескать, главный враг переписи - деревенские собаки: лают, кусают, в дома не пускают; искусанные переписчики увольняются пачками.

Представляю, как это выглядело бы из космоса: шестая часть суши (не то седьмая), кишащая стаями диких собак.

Но собаки, оказывается, вовсе не дикие! Генерал от арифметики взывает к администрации на местах: немедленно прикажите обывателям привязать своих несознательных барбосов, а лучше - посадить на цепь!

Это уже не Гоголь, а чистый Салтыков-Щедрин.

Сама по себе история эта с переписью не имеет значения: ну, еще сколько-то денег на ветер, еще сколько-то по телевизору вранья - но и она усугубляет странное чувство, столь знакомое нынешнему поколению советских людей: будто время остановилось, никуда не идет, его как будто нет.

Разумею, конечно, время историческое: личное-то знай бежит, улетает, рвется из рук. А истории словно не бывало - совершенно как в бреду академика Фоменко: так называемое настоящее выглядит просто пародией так называемого прошедшего, и наоборот.

С таким-то чувством я и бродил по Николаевскому залу Зимнего дворца, разглядывая экспонаты выставки с пышным названием: "Путешествие в страну богов. Мексика. Памятники древности". Сотни три таинственных, искусно сделанных предметов. Этномузыка тихонько играет, интеллигенты воркуют у витрин. Вообще, атмосфера одухотворенная. Но грустно до чего! Просто сил нет, как грустно.

Тоже, значит, жили. Несколько цивилизаций создали. Вертикаль власти, само собой. На каком-то этапе и переписи проводили наверняка. Занимались сельским хозяйством и охотой друг на друга. Слушались богов и начальников. Номенклатура щеголяла в пышных головных уборах, лакомилась жареной собачиной, запивая соленым шоколадом. Впрочем, шоколада, как и пульке (брага такая из листьев агавы), хватало, вероятно, на всех. И маисовых лепешек. И зрелищ.