Самуил Лурье - Взгляд из угла

У нас-то, у провожающих, государства нет. Вместо него - вертикаль власти, попросту - номенклатура. Которой много населения не нужно. Ну, обслуга. Ну, охрана. Ну, ракетные войска, чтобы мир трепетал. Погранцы, чтобы полезных ископаемых никто чужой не трогал. Сколько-нибудь крупных челноков: ископаемые - туда, дефицит - оттуда, выручку - полюбовно, всей вертикали вдоль. Вот, собственно, и всё. Остальные люди - лишние. Персонал для подземных скважин можно и за границей принанять.

Давным-давно, в Перестройку, приезжали в Петербург какие-то из госдепа, спрашивали у журналистов, даже и у меня: чем реально могла бы Америка помочь России? Говорил я им: увезите детей. Всех. Пусть они там, у вас, за океаном, подождут, пока мы, совершеннолетние, уничтожим окружающую среду и друг друга. Потом вернутся и заживут по-человечески. Не послушались меня самоуверенные янки. Решили, что это я так неудачно шучу.

Утешает одно: случись катастрофа - мы теперь и не заметим. Триста тридцать три грызлова и примкнувшие жириновские придумали специальный закон: о катастрофах - ни гу-гу, пока начальство не сочтет нужным. Пока не убедится, что причина катастрофы - не теракт.

Песня старая, о главном. Болтун - находка для врага. Какой такой Чернобыль? Нечего тут распространять вредные слухи. Марш на демонстрацию, да смотри не урони портрет!

Единица, деленная на единицу, обрастает необходимым и достаточным количеством нулей, - на том стоим. Первыми сведениями о процедуре демократических выборов я, как и каждый советский человек, обязан Вильяму Шекспиру. Весь ее психологический зигзаг чудесно расписан в трагедии "Кориолан". Там некто Кай Марций, аристократ и полководец Древнего Рима, прославившийся победой над Кориолами (ну, типа присоединил к столице Волоколамск и принял псевдоним "Волоколамский"), - домогается должности консула.

Верней, не домогается, но у него честолюбивая мамаша, это во-первых; а во-вторых, римский сенат, опасаясь плебса (недовольного, как всегда, ценами на хлеб), прямо-таки мечтает, чтобы к власти пришел силовик - с большими погонами, с авторитетом в войсках.

И вот непосредственно после аншлюса - в смысле сразу после вхождения братских Кориол в союзное государство - сенат возводит бывшего Кая Марция, ныне Кориолана, в сан консула. Тот кланяется и благодарит, и мамаша счастлива: мечта сбылась.

Но проблема в том, что по Конституции сенат вправе лишь предложить кандидатуру, а утвердить ее должен свободный народ (население Вечного Города минус рабы) прямым и равным голосованием. Правда, не тайным.

Обычай, по Шекспиру, таков: кандидат стоит на каком-нибудь пешеходном перекрестке, завернувшись в затрапезное тряпье - в какую-нибудь застиранную тогу, - но так завернувшись, чтобы шрамы от ран, полученных в битвах за отечество, были открыты взорам прохожих. Они, гуляючи, проходят мимо, а он как можно более жалобным голосом и с максимально приветливой улыбкой просит каждого отдать ему свой голос - в виде талона или, не знаю, черепка, лоскутка. При этом он, не умолкая, озвучивает свою анкету, послужной список, наградной лист, - а полученные голоса складывает в саквояж.

В общем, картина знакомая. В наши дни более типичная для переходов подземных. (Рабам Рима было влом построить метро, что и предопределило судьбу империи.)

Тут и начинается трагедия как таковая. Нашему Кориолану западло изображать бомжа и попрошайку. Как говорит руководитель его предвыборного штаба, некто Менений, Кориолан любит народ, но в одной постели с ним спать не станет, не настолько демократ. И к тому же скромен и прост: одно слово - рубака. От рекламных роликов его буквально тошнит:

Соответственно, не может быть и речи о дебатах, программных заявлениях и прочей ерунде.

Великий драматург тонко уловил некий моральный изъян всей этой работы с электоратом: в ней заложена фальшь. Лидер идет на выборы, словно раб - на рынок, и должен суметь себя продать, - чтобы стать хозяином тому, кто его купит. А еще не родился Достоевский, и некому сказать: смирись, гордый человек. И сенат уговаривает Кориолана: смирись притворно, только для виду, а уж потом покажешь этой грязной черни кузькину мать. Сохрани, так сказать, преемственность власти, а то нелегитимно получится:

Ответ Кориолана - совершенно поразительный:

Тем не менее, партия "Единый Рим" добивается своего: Кориолан идет на выборы. Топчется, значит, на Форуме и препирается с избирателями, пытаясь, однако, сохранить достоинство:

- Если вы настроены так, чтоб я был консулом, отдайте мне свои голоса. Вы же видите: я одет, как полагается по обычаю.

Спектакль раздражает его безумно, и в голосе то и дело прорывается язвительный рык:

- Если мудрому народу милей согнутая спина, чем прямое сердце, что ж, я выучусь кланяться пониже и корчить сладкие рожи на манер тех, к кому он благоволит; словом, буду прислуживаться ко встречному и поперечному. Поэтому прошу вас: изберите меня консулом.

Но едва очередная группа трудящихся удаляется, исполнив свой гражданский долг, соискатель скрежещет:

И нервно щелкает застежкой саквояжа. Который, между прочим, исправно наполняется. Электорат в целом настроен благодушно, рассуждая примерно в таком ключе, что не избрать Кориолана - "это, конечно, наше право, но ведь этим правом мы воспользоваться-то не вправе - уж если он нам про свои благородные дела расскажет, так нельзя же нам такое неблагородство проявить, чтоб ему в признательности отказать!"

Короче, солнце заходит, участок закрывается, exit-pollы предсказывают убедительную победу, и уже можно, приняв душ, облечься в одежду консула, - сенат готов утвердить протоколы избиркома, - но тут в дело вмешивается демшиза в лице так называемых народных трибунов: требует отменить результаты выборов. Юридическое основание - отсутствие у Кориолана внятной программы с конкретными обещаниями. Психологическое - он не скрыл своего презрения к формальной процедуре - точно так же попрет (от "попирать") и права древнеримского человека и гражданина. Органы самоуправления тут же санкционируют митинг протеста: