Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6437 ( № 44 2013)

Может, пусть уж лучше действительно снимают в России очередную профанацию о кровавых временах тоталитаризма?..

Да, ещё. «Пепел», собственно, о том, как ищут общак. Десять лет это продолжается, с 1938 по 1948 год. Ещё всё время всех репрессируют, Машков с бородой похож на Копеляна из «Вечного зова», Миронов на себя самого из «Апостола». Три серии ушло у сценаристов на оправдание хода с обменом судьбами между красноармейцем и вором. Старательно, но безуспешно придавали событию достоверности. Зачем? Они что, не видели фильм «Любовь-морковь»? Почему не заимствовать принцип? Там комедия положений, тут трагедия положений… Можно ведь просто поменяться сущностями, стать в одно мгновение не тем, кто ты есть на самом деле. Из графомана перевоплотиться в кинодраматурга, из кавээнщика – в драйвера кинопроцесса, из большого художника… Ну вы, короче, поняли.

Теги:"Пепел" , телесериал

Фото: Витор АХЛОМОВ

В программе "Познер" побывал один из авторов трёхсерийного фильма «Соломон Волков. Диалоги с Евгением Евтушенко». Фильм вызвал огромный интерес - действительно впервые на главном федеральном канале три вечера были посвящены поэту. Но отзывы в прессе и сети были, к сожалению, часто негативными, и, к ещё большему сожалению, не только о фильме, но и о его героях. Почему?

Познер об этом Волкова не спрашивал и претензий создателям фильма не предъявлял, а вспыхнувшую в связи с фильмом «злобу в Фейсбуке» объяснил обычной завистью неуспешных людей к успешным. Он задавал коллеге только удобные вопросы: вроде: «Вам эти три программы понравились?» – и получал ожидаемые ответы: «Я смотрел несколько раз[?] и всё равно на тех же самых местах у меня подступают слёзы к глазам». Не спросил Познер и о скандале с первой книгой, на которой «поднялся» Волков. Её полное название в переводе на русский звучит так: «Свидетельство. Воспоминания Дмитрия Шостаковича, записанные и отредактированные Соломоном Волковым». Многие близко знавшие композитора обвиняли Волкова в подлоге. Но и записанные на плёнку воспоминания можно отредактировать так, что белое станет чёрным.

На ТВ это делается при помощи монтажа, но Волков сказал Познеру, что к монтажу отношения не имел. Имели продюсеры Первого канала и режиссёр Анна Нельсон, которую многие помнят по умильным репортажам о родах Кристины Орбакайте и выборах в США. Константин Эрнст сказал на презентации, что ради демонстрации фильма «изменили сетку. Это решение, возможно, не рейтинговое, но для нас сущностное. Наверное, это будут смотреть только продвинутые, но они нам нужны».

Зададим вопросы, которые Познер не задал Волкову, а Волков – поэту, попробуем разобраться в том, что продюсерам нужно было на самом деле. И куда они сущно­стно продвинулись.

Снято около 50 часов разговоров с Евгением Евтушенко, в трёхчасовом фильме из них поэт говорит от силы часа два. На фоне Нью-Йорка в кадре долго присутствует Соломон Волков. Похож он на Андрея Малахова, дожившего до 70 лет и отпустившего бороду-усы a la Napol[?]on III. Так что же выбрано из 50 часов? Именно то, что соответствовало рейтинговой стилистике Первого канала. В самом начале интервьюер с фальшивой благожелательностью сообщает, что настоящая фамилия поэта не Евтушенко, а… Гангнус, и родился он не на станции Зима, а в посёлке с неблагозвучным названием… Нижне­удинск. Похоже, что «гнусный уд» и определил направление беседы и «низость» вопросов Волкова, задаваемых поэту: не о стихах, а о романах, изменах, случайных связях, «качках-стукачках».

Диковато смотрится, когда очень пожилой человек расспрашивает обо всём этом ещё более пожилого и восхищается 60-летней Марлен Дитрих, обнажившей свои прелести на столе поэта; неприятно и неопрятно как-то, когда Беллу Ахмадулину Волков называет секс-символом и вынуждает поэта говорить о её аборте, из-за которого она потом долго не могла родить, и о причинах, из-за которых она начала пить; противно, когда меряются донжуанскими списками – Волков, сладострастно щурясь, называл, каков он был у Пушкина и каков у Бродского – вдвое больший. Евтушенко, слава богу, не поддался на провокацию и не сказал, что его список ещё круче...

Постепенно складывался телевизионный образ не поэта, не гражданина, не трибуна и борца, дружившего с Фиделем Кастро, Сальвадором Альенде, Марком Шагалом, Пабло Пикассо и многими другими героями ХХ века, а постаревшего д"артаньяна, который смолоду только и делал, что кутил, изменял жёнам, а потом вдруг взял и изменил родине. Бред.

Не было задано ни одного вопроса о поэзии – русской, советской и антисоветской, о разнице между ними; о «нобелевском дискурсе» в русской литературе, когда многие маститые стали писать так, как будто им эту премию посулили. О загадочных шведских академиках, которые почему-то имеют право определять, кто «лучший и талантливейший» в русской литературе. По каким причинам поэт в конце концов оказался «под чуждым небосводом и под защитой чуждых крыл», а не с «моим народом, там, где мой народ, к несчастью, был»?

Про «танки в Праге» Волков спросил, а про «танки в Москве» – нет. Стихи 1968 года читали, а 1993-го вроде «Царь, по росту из оглобель, что он сделал с трезвых глаз? Демократию угробил или грубо, грязно спас?» – нет.

Перипетии третьей серии по поводу: работал поэт на КГБ или нет, оклеветал его Бродский или нет, и борьбы за место профессора Квинс-колледжа – оставили тягостное впечатление. Ведь если Бродский обвинил Евтушенко облыжно, то кто он после этого? Но в горячке холодной войны можно было заподозрить всё, что угодно, – возможно, когда забрезжила Нобелевская премия, Бродскому мешало то, что именно Евтушенко, организовав письмо итальянских коммунистов Хрущёву, добился его досрочного освобождения из ссылки. В сумбурном монтаже из контекста эпохи вырывалось то, что способствовало не примирению поэтов, не исчерпанию конфликта, чего хотел Евтушенко, а, напротив, его обострению, что неизбежно приводило к тому, что всплывало что-то мелкое, замешанное на зависти, ревности и корысти. Как не вспомнить пушкинское: «Он мал, как мы, он мерзок, как мы… Врёте, подлецы! Он и мал, и мерзок – не так, как вы, – иначе!»

Нет, не «обаятельны (для тех, кто понимает) все наши глупости и мелкие злодейства» на фоне Волкова.

Понимают ли на Первым канале, что они, «изменив сетку», три вечера подряд опускали (до уровня «Пусть говорят») двух поэтов и заодно всю русскую поэзию второй половины ХХ века, в которой кроме Бродского и Евтушенко были Твардовский, Тарковский, Самойлов, Рубцов, Вознесенский, Рождественский, Соколов?.. Понятно, что Евгению Александровичу, когда-то повелевавшему стадионами, нужна площадка для разговора с миллионами, но стоило ли доверяться таким «исповедникам»?