Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6437 ( № 44 2013)

– Александр Пушкин – Лев Толстой – Евгений Замятин[?] Почему так распределились ваши интересы в большой русской литературе?

– Во-первых, они мои любимые писатели (как и Достоевский, и Набоков). Вообще говоря, мне интересно, как искусство привлекает наш интерес, особенно как оно это делает больше, чем один раз. Когда вы занимаетесь текстом, вам приходится перечитывать его много, очень много раз. Отличительная черта классики состоит в том, что ваш интерес (даже любовь и уважение) всё растёт и растёт, а не исчезает в процессе перечитывания. По-моему, основной вопрос в литературоведении (или искусствоведении): почему нам нравится та или иная литература? Если бы литература не привлекала наш интерес, не стоило бы и заниматься ею. Я выбрал свою профессию, читая Толстого и Достоевского (к которому я ещё намерен вернуться в своём исследовании).

А конкретный выбор зависит в первую очередь от направления наших лекций. У нас небольшой факультет, мы не можем изучать второстепенных писателей. Для этого не хватает студентов, слушателей. Приходится сосредоточиться на избранных. У меня каждые два года лекции по русской лирической поэзии, по утопии, по русской художественной истории до 1900 года (на которых мы изучаем "Лебединое озеро", оперы «Борис Годунов» и «Князь Игорь», живопись Репина и Нестерова и т.д.) и по «толстоевщине». Поэтому я перечитываю те же самые книги. И всегда я нахожу в них большие сюрпризы.

– Какие же сюрпризы?

– Много их! Например, то, что почти вся математика в романе «Мы» ошибочна. Что в стихотворении «Поэт» Пушкина имеется предвкушение «Медного всадника»: «К ногам народного кумира / Не клонит гордой головы; / Бежит он, дикий и суровый, / И звуков и смятенья полн…»

Есть ещё и третья причина, почему я занимаюсь определёнными писателями: давным-давно я решил, что лучше глубоко понимать одно произведение, чем поверхностно изучать много. Моя работа над «Поэтом» Пушкина продолжалась тридцать лет; она началась со студенческого доклада в 1968 году и завершилась книгой о нём – «Пушкин и творческий процесс» в 1998-м.

– Целых тридцать лет! Что изменилось за это время в вашем восприятии Пушкина?

– Не столько изменилось, сколько углубилось. Меня поразило, что его поэзия никогда не противоречит себе; то есть художественное мышление Пушкина удивительно последовательно в течение двадцати лет. И в его творчестве видны предчувствия того, что клиническая психология доказала только полтора столетия спустя. Мы нуждаемся в философии лирической поэзии: я думаю, что можно сравнивать лирическую поэзию с теоретической физикой.

– Не раз приходилось слышать мнение, что на иностранные языки стихи Пушкина не переводимы, что перевод не передаёт их силы и прелести. Как вы знакомились со стихами Пушкина?

– Я никогда не читал стихи Пушкина в переводе. В этом нет смысла, как не надо слушать Моцарта на японских инструментах. Вообще-то у нас, на Западе, много уважаемых пушкинистов. Я начал изучать его, когда мне было двадцать лет, и, конечно, влюбился. Мы требуем, чтобы наши студенты читали «Евгения Онегина», чтобы вести живые разговоры об этом вечно новом романе. Невозможно наговориться о нём!

– Студенты читают его на русском? Или в переводе? Какой перевод вы считаете хорошим?

– На русском. Да, студентам трудно, но, читая этот чудный роман, можно абсолютно обо всём разговаривать. Я когда-то слушал отрывки перевода, который сделал Чарльз Джонсон, и он мне нравится.

– Кстати, о ваших студентах в Техасе… Сколько их? Увеличивается или уменьшается в последние годы их число?

– В нашем университете самое большое количество студентов, которые, изучая русский один год (имеется в виду основная грамматика), захотели продолжать это обучение и дальше. У нас таких студентов больше, чем где-либо в США. Все наши классы для начинающих переполнены! Но у нас таких студентов больше, чем мест для них. Из-за экономических проблем в Америке государство старается сэкономить деньги. Вообще в нашем университете (он один из самых больших в США) сейчас меньше профессоров и преподавателей, чем было три года назад. Поэтому мы вынуждены ограничивать не только количество студентов-русистов, но такие проблемы бывают на многих факультетах.

Если бы было больше государственной поддержки, мы могли бы принимать больше студентов на курс русского и других языков. Самое большое их количество было во время перестройки; при Ельцине была только одна треть того, что было раньше. Теперь число студентов, изучающих русский язык, растёт, так как Россия становится более значительной страной. К тому же наши Вооружённые силы очень советуют и помогают будущим офицерам учиться русскому языку (и другим критически-важным языкам: то есть арабскому, китайскому и т.д.). Наши генералы очень хотят, чтобы офицеры уважали чужие культуры.

– Вы знаток, ценитель русской оперной музыки. Какой в особенности? Мне случалось слышать, что на Западе Пушкин известен в первую очередь как «автор либретто к операм». Так ли это?

– Да, очень люблю самые известные русские оперы – Мусоргского, Бородина, Чайковского, Шостаковича, Римского-Корсакова. Все, кроме Римского-Корсакова, популярны в США, в особенности «Борис Годунов», «Князь Игорь», «Леди Макбет», «Пиковая дама» и, конечно, «Евгений Онегин». Если бы наши певцы умели петь на русском языке (требуется специальная тренировка), было бы больше постановок русских опер.

Я интересуюсь и новыми постановками опер. Только что провёл весну и лето на оперных репетициях. Я пишу книгу об опере, особенно о том, почему мы постоянно смотрим одни и те же классические постановки, такие как «Фигаро», как «Чио-Чио-сан». Какой-то риск нужен в искусстве... Но, кажется, специалисты редко общаются с теми, кто участвует в постановках, с режиссёрами, с певцами и особенно с композиторами. Я читал книги по истории оперы, и никакой историк, кажется, никогда не разговаривал с режиссёром, с певцом, хотя бы с композитором. Жаль.

Это правда, что Пушкин известен как «автор либретто к операм». Но у нас много переводов «Онегина». И проза Пушкина везде продаётся. Когда National Geographic, самый популярный журнал на свете, издал первую свою статью об одном человеке, они выбрали Пушкина.

– Когда же это было? Что рассказывалось о Пушкине в том журнале?

– В сентябре 1992-го. Была короткая биография поэта. И писали о его положении в современной русской культуре.

– Русская антиутопия Замятина, английская антиутопия Оруэлла, американская антиутопия Брэдбери… Показывают ли они сходство человеческой природы?

– Человеческая природа одна – это позволяет нам понимать друг друга. Таким образом мы получаем удовольствие от произведений, сочинённых давно в далёких странах, как от платоновской «Республики». По-моему, антиутопические романы во многом похожи; я сравнивал их (включая шедевр Оруэлла, о котором я часто читаю лекции) в своей книге «Человеческая природа в утопии» (2002). Антиутопический роман Брэдбери неплохая книга, хотя я предпочитаю его «Марсианские хроники». Но я никак не могу представить, как Замятин сумел написать свой уникальный роман «Мы», который вызывает во мне такой неисчерпаемый интерес. Когда я перечитываю его, мне кажется, что я смотрю на некоторые страницы в первый раз. И он, как все классики, выражает нашу природу на многих уровнях.