Борис Мансуров - Лара моего романа: Борис Пастернак и Ольга Ивинская

— Откуда им знать о реальной жизни Бориса Леонидовича, которая отразилась в его стихах? — ответила она. — Вторая книга романа, стихи и переводы 50-х годов передают взлеты, бури и противостояние власти в нашей с Борей жизни и любви. Борис Леонидович всегда хотел сам написать комментарий к своим стихам и переводам. Он жаловался, что предисловие к переводу «Фауста» ему категорически запретили сделать. Сборник его стихов 1957 года, к которому Боря готовил интересный комментарий, запретили к изданию из-за скандала с романом. Боря говорил мне: «Как можно понять появление второй части стихотворения Лермонтова памяти Пушкина, если не знать, что стихотворение „На смерть поэта“ („Погиб поэт, невольник чести“) вызвало при дворе царя насмешки и подлый наговор в адрес Натальи Николаевны? „Она недолго задержится во вдовушках, быстро выскочит замуж“ — такую мерзкую сплетню привез Лермонтову с царского двора придворный повеса. Лермонтов в гневе прогнал его и написал вторую, резкую часть стихотворения: „А вы, надменные потомки… Вы, жадною толпой стоящие у трона, / Свободы, Гения и Славы палачи…“ За этот протест царь сослал Лермонтова на Кавказ, на смерть. Боюсь, что после моей смерти и тебя, Олюшка, будут преследовать сплетни и наговоры. И найдется ли новый Лермонтов, который защитит тебя?» Так печально заключил наш разговор Борис Леонидович [16] На мой взгляд, таким Лермонтовым для них стал замечательный русский поэт Александр Галич, друживший с Ольгой с 1965 г. до своего изгнания из СССР. Он написал знаменитое стихотворение «Памяти Б. Л. Пастернака», где есть строки: «Разобрали венки на веники, / На полчасика погрустнели, / Как гордимся мы, современники, / Что он умер в своей постели!.. Мы поименно вспомним всех, / Кто поднял руку!.. А над гробом встали мародеры / И несут почетный… / Ка-ра-ул!» Ивинская вспомнила, как Галич, часто гостивший у нее на Вятской, рассказывал, что, когда в новосибирском академгородке он пел свою песню «Памяти Пастернака», весь зал молча встал. Этого ему власти не простили. В 1971 г. за антисоветские публикации и выступления Галич был изгнан из Союза писателей, затем — из Союза кинематографистов и Литфонда. В 1974 г. Галича вынудили уехать в эмиграцию. В том же году выслали и Солженицына. Галич стал активно работать на радио «Свобода», посвятил много передач защите узников совести в СССР, брошенных в тюрьмы и психушки. Галич погиб странно и неожиданно: его нашли мертвым в парижской квартире с зажатым в руке электропроводом. Позже Митя показал мне стихотворение Галича «Памяти Живаго» с указанием «Посвящается Ольге Ивинской». Реабилитация Галича произошла в 1988 г., когда его посмертно восстановили в Союзе писателей и Союзе кинематографистов. Как я заключил, слушая рассказы Мити, Галич и Ольга Ивинская — это большая увлекательная история, которую теперь может описать только Ирина Емельянова, дочь Ольги Ивинской. .

В одной из бесед Ивинская говорила, какой болью стала для Пастернака гибель Марины Цветаевой:

Он сокрушался, что не смог убедить Марину в начале войны 1941 года переехать с Муром [17] Эфрон Георгий Сергеевич, сын Марины Цветаевой, которого в семье называли Муром. жить к нему в Переделкино. Марина сказала Боре, что подумает над его предложением, но внезапно сорвалась и уехала с сыном вместе с эвакуировавшейся группой семей писателей. Борис Леонидович успел приехать на речной вокзал, чтобы проводить ее [18] Об этом пишет в своих воспоминаниях поэт Виктор Боков, приехавший вместе с Пастернаком проводить Цветаеву. Она с сыном уехала в эвакуацию на теплоходе 8 августа 1941 г., а 31 августа 1941 г. покончила с жизнью в захолустном городке Елабуге на берегу Камы. Могила ее неизвестна, стоит лишь камень с надписью: «В этой стороне кладбища похоронена Марина Цветаева». . Он рассказывал, что после возвращения из Франции Цветаева жила в чудовищной обстановке в Болшево [19] В Болшево находился поселок НКВД, где содержали мужа Цветаевой Сергея Эфрона. , под надзором органов. Встречался он с ней тайком. Она совсем не могла писать стихов, и он искал ей работу по переводам, для заработка: Алю и Сергея арестовали, она же с Муром металась по комнатам и углам в поисках пристанища. В то время Зина запретила Борису Леонидовичу приютить Цветаеву у них, заявив: «Ты хочешь, чтобы нас с Ленечкой тоже арестовали, когда придут за ней?» [20] Это нежелание Зинаиды Николаевны помочь Цветаевой привело к разрыву Пастернака с женой в начале 1941 г. В апреле 1941-го Пастернак написал в Ленинград сестре О. Фрейденберг: «Главное мое недовольство — зря потраченной жизнью и собою. Мне опять захотелось сломать и по-иному сложить свою жизнь. Полтора месяца назад я поссорился и расстался с Зиной. <���…> Я снова преобразился и снова поверил в будущее». Он бы пошел на это, но Марина категорически отказалась, позволив ему оказывать ей только материальную помощь. К началу 1941-го у нее как-то наладился быт, были заказы на переводы, но мрак неизвестности об участи мужа и дочери тяготил ее и держал в остром напряжении. «Она советовалась со мной, кому написать прошение за мужа и дочь. Я сказал ей, что всеми жизнями распоряжается только Сталин, писать надо ему. Марина резко заявила, что Сталину никогда не будет писать, так как она его не выбирала вождем. Послала прошение на Берию, но никакого ответа не последовало. Казалось, поэзия ее покинула навсегда, и вдруг весной 1941-го по Москве распространилось удивительное стихотворение „Ты стол накрыл на шестерых“. Это был ее последний шедевр — ответ на предательство Арсения Тарковского [21] Актриса МХАТа Нина Яковлева в своих воспоминаниях о Цветаевой описала эту историю: «Они (Марина и Арсений. — Б. М. ) познакомились у меня в доме. <���…> Встретились, взметнулись, метнулись. Поэт к поэту. В народе говорят: любовь с первого взгляда. <���…> По традиции в Доме литераторов каждую весну устраивается книжный базар. Так было и весной 1941 года. Мне нездоровилось. Марина пошла одна. Она вернулась вне себя от гнева. Поэт был не один. Он не подошел к ней. Даже не поклонился. Будто даже знакомы небыли… Это была их последняя встреча» ( Яковлева Н. Она существовала как-то над жизнью… // Марина Цветаева в воспоминаниях современников: Возвращение на родину. — М.: АГРАФ, 2002. С. 100–104). . А ведь об этой истории мало кому известно», — закончил наш разговор о важности комментариев к стихам Боря.

Конспектируя наши беседы, я записал подробные комментарии Ивинской к более чем 40 стихотворениям и переводам Пастернака, узнал о ярких и забавных эпизодах из жизни Бориса Леонидовича и Ольги, отразившихся в строках известных стихов. «Борис Леонидович был всем смыслом и праздником моей жизни», — говорила мне Ольга Всеволодовна. В стихотворении, которое осталось в день ее ареста 6 октября 1949 года на листе, заправленном в пишущую машинку, Ольга написала Борису Пастернаку: «С рожденья — все твое!»