Michael Berg - Веревочная лестница

Открытия этого музея ждали более тридцати лет. Впервые о Музее современного искусства заговорили еще в 1964 году, на волне увлечения всем «левым», но только в 1993-м было найдено место для него и проведен конкурс проектов. Строительство началось в 1997-м и через год было завершено; стоимость работ превысила 270 миллионов финских марок, или 57 миллионов долларов. В музее будет демонстрироваться только актуальное искусство, нижняя временная граница — начало 60-х, верхняя — настоящее время. Необычен даже способ формирования экспозиции: в ней размещены не только те работы, которые были приобретены ранее, но и специально заказанные для первого показа. Эта радикальная практика объявлена программной — экспозиция будет меняться каждые полгода, и каждый раз какие-то работы будут специально создаваться именно для нее. При этом руководство музея не обязано приобретать выставляемые и заказанные работы, оплачивается только возможность экспонировать их во время полугодового цикла. Но за музеем сохраняется «право первой ночи» — вполне галерейный принцип.

«Кiasma» имеет пять этажей, общая площадь — 12 000 квадратных метров. Музей перенасыщен электронными указателями, расположенными буквально на каждом повороте. Дисплей с кнопками помогает ориентироваться в кривом и запутанном пространстве, выполняя роль путеводителя и краткой энциклопедии. Здесь же камерный театр, кинозал, библиотека, зал Интернета. Суммарное число впервые выставленных картин, скульптур, коллажей, фотографий, видеопроектов и т. п. — 4 тысячи. Среди самых известных мастеров (для них отведен второй этаж) один русский художник — конечно же, Илья Кабаков. Его инсталляция — вариация на знакомую тему «Дверь нашей юности» — представляет собой обыкновенную старую дверь из общежития, наполовину стеклянную, наполовину деревянную, с кривыми гвоздями, скособоченным замком, сквозь побелку стекол проступают два процарапанных слова — «туалет» и «умывальник».

Однако то, что увенчалось в меру грандиозной, но стильной постройкой Музея современного искусства, начиналось со скандала. Консерваторы, которых немало и в финской столице, оспаривали буквально каждый шаг в реализации проекта. Поначалу они были недовольны выбранным местом — рядом с памятником Маннергейму: многие боялись, что конную статую нужно будет переносить, но Стивен Хол оставил Маннергейма в неприкосновенности, а в самом здании предусмотрел специальное окно, из которого, как подарок, открывается панорамный вид сверху и сбоку на финского героя в русской шапке-ушанке. Затем проснулись патриотические и национальные амбиции, смысл которых суммировал вопрос: почему лакомый проект достался не финскому, а американскому архитектору? Я переадресовал этот вопрос своему приятелю Юкке Маллинену, известному критику и переводчику, который сказал, что выбор не своего, а лучшего — это как бы перестройка и гласность по-фински. Действительно, впервые в финской истории столь масштабный проект доверили иностранцу, и, кажется, не ошиблись. Современное искусство не существует без контекста, который является дополнительной интерпретацией. Работы, выставленные в финском музее, мало чем отличаются от экспозиций других музеев современного искусства, но необычные ракурсы обеспечивают иллюзорный привкус новизны, сегодня музей — не столько коллекция работ, сколько их сочетание и концептуальный антураж. Плюс та атмосфера, в которую музей погружен. И здесь надо сказать, что скандал вокруг музея «Кiasma» только пошел ему на пользу, так как привлек к современному искусству и проблемам современной архитектуры внимание всего общества. Каждый шаг обсуждался в газетах, водители автобусов спорили: не заслонит ли постмодернистское здание американца фигуру любимого национального полководца и каким будет соотношение финских и зарубежных художников в экспозиции музея? Поэтому в день открытия у входа образовалась огромная очередь. Демократична, невысока (по финским меркам) и цена входного билета — 25 марок. Это по карману любому. Потому что музей «Kiasma» в финской столице, в очередной раз оправдывая свое название, нашел, казалось бы, несуществующую линию пересечения двух разнополярных плоскостей — современного искусства и демократических интересов. Стильный музей и демократичный, причем одновременно.

1998

О пользе переписки с президентом России

У книги «Русская обрядовая поэзия» необычная судьба: можно сказать, что она родилась из переписки автора-составителя с президентом России. Основной корпус ее текстов составляют деревенские песни, связанные с различными церковными и календарными праздниками, приговорки, сопровождавшие многие события крестьянской жизни, заговоры, к которым прибегали в некоторых случаях, похоронные, рекрутские, венчальные и плясовые песни и причитания невест на свадьбах.

Помимо текстов, расположенных по разделам (сначала календарные праздники — Святки, Рождество, Масленица, Вербное воскресенье, Пасха и т. д., потом семейно-бытовые праздники и обряды — крестины, свадьба, похороны), в сборнике присутствует подробное описание обрядов и православных праздников, а также полновесный академический аппарат комментариев и словарь устаревших и народных слов.

Некоторые тексты песен и причитаний имеют сегодня лишь историко-этнографический характер, другие — на удивление актуальны. Взять хотя бы рекрутские песни, связанные с проводами солдат на «государеву службу». Хотя рекрутская повинность была введена Петром I в последний год ХVII века, а само слово «рекрут» появилось в 1705 году (до этого русская армия состояла из «даточных» людей), и только в 1877 году наименование «рекрут» было заменено словом «новобранец», одно из распространенных причитаний: «Не дай, Господи, на сем на белом свете, Уже жить да в грозной службе государевой» — вполне могла бы пропеть, обливаясь слезами, и мать современного призывника.

Что характерно для большинства рекрутских песен, так это полное, зияющее отсутствие патриотизма. По общему тону песни, сопровождавшие обряд проводов мужиков в солдаты, близки похоронному обряду. Оплакивание будущих воинов, конечно, присуще далеко не только русской деревне дореформенной поры. У Гомера Андромаха, простившись с мужем Гектором, оплакивает его, «слезы ручьем проливая». Никак не меньше убивалась Ярославна в «Слове о полку Игореве» — то же душераздирающее горе, такое же отношение к уходящему на войну, как к живому мертвецу. Но в русской деревне обряд проводов рекрутов имеет характерные особенности, это — «печальный пир», который начинался с того момента, когда в деревне становилось известно, на кого в сходке пал жребий. В доме рекрута спешно готовили, накрывали на стол, в дом сходились соседи, приглашалась вопельница. Рекрута усиленно поили водкой, «дабы заглушить горе»; он ходил по избе, а мать, жена или вопельница причитала: «Навалились на нас лихие люди, Что лихие люди, начальники». Затем молодой рекрут в сильном подпитии шел гулять по деревне, распевая вроде бы веселые, разухабистые песни типа «Во питейный дом с горя войдем», но и в них звучал отчетливый надрыв: «Ах гулянье, гулянье мое! До чего меня гулянье довело!»