Артур Жапен - Две встречи

Светящееся путешествие, Приют для брошенных мадонн, Плененные сны, Аромат Малатеста. Повсюду в долине Мареккьи встречаешься с фантазиями Тонино. Порой возникает ощущение пресыщенности, ты чувствуешь себя незваным гостем, вторгшимся в чужой мир. Но этот мир распахнут для тебя, доступен и приветлив. И так не похож на ворчливого старика, его сотворившего.

В заброшенном аббатстве он работает над созданием музея. Музея одной-единственной картины. На какой сюжет? Усатый ангел полагает, что послан на землю с миссией: накормить чучела птиц. Его усердие и внимание к безжизненным тельцам воскрешают их. Первый зал станет визуальным воспроизведением этой истории. Следующий зал займут все виды птиц из долины Мареккья. Их чучела. Интерес посетителей должен будет возродить их к жизни.

— В Голландии это тоже должно быть возможно. Делать то, что делаю я. Прокладывать тропинки мыслей. Может, из объектов, поднимающихся из воды? Островов, всплывающих посреди озер? Стоит только отыскать заброшенные деревни, глухие местечки. Очень важно принести культуру людям, отрезанным от цивилизации, по-новому воздействовать на их мысли.

Мое сообщение о том, что в Голландии нет невозделанных, захолустных земель, для него непостижимо.

— У меня и без того сложилось о вас странное представление. Все поголовно носят джинсы, пьют кока-колу и занимаются сексом. В такой среде тем более следует разыскивать тайны нетронутой природы, ведь так и погибнуть недолго… Осторожно! Смотри куда идешь! — внезапно вскрикивает он, тут же забывая про Голландию. Прямо передо мной сидит кузнечик. — Не наступи! Только не наступи! Матерь Божья! Эта природа — единственный неиссякаемый источник вдохновения для любого писателя. Что ты на это возразишь? Без природы нет ничего.

А я умалчиваю о том, что у нас уже не осталось девственной природы, что наши пастбища не хранят никаких тайн и открывать нам больше нечего.

Тибр берет свое начало недалеко от Пеннабилли. Вблизи от его истоков, над почти безлюдной деревушкой, возвышаются руины замка. Но в мире Тонино Гуэрры нет ничего однозначного. На обломках разрушенных подземных ходов он разбил свой Каменный сад. Полы, единственное, что уцелело от старинных залов, он покрыл Коврами из окаменелых мыслей.

— Сюда уже многие годы никто не заглядывает, — рассказывает одна из последних трех жительниц. — Молодежь уехала в Римини, работает на курорте. Или спустилась в соседнюю деревню. Молодые господа уже не в состоянии жить на горном склоне, в своих кроссовках из жевательной резинки.

Она вскидывает голову и подергивает плечиками, издеваясь над «элегантностью» больших городов. От смеха у нее начинает течь из носа, и она наскоро вытирает лицо рукавом хлопкового платья. В октябре в горах сыро, а после захода солнца прохладно.

«В память о Джотто, увидавшего с Монтефельтро первые волны синего Адриатического моря», — выведено Тонино на одной из плиток. Эта плитка лежит рядом с «ковром» окаменелых волн, почти невидимых в траве. Вдалеке, в той стороне, где раскинулся ковер, низкое солнце выстилает серебристо-белую дорожку. Море или мираж?

Абстрактная игра линий составляет ковер «в память об Эзре Паунде, преклонившем колени перед черными слонами Сигизмундо Малатесты». Приземлившаяся сказочная утка призвана «почтить Данте, побывавшего в этих краях после побега из Флоренции». Отец Маттео, основатель ордена капуцинов, кричавший на всех: «В ад, в ад, грешники!» — удостоен каменной плиты с изображением искореженных церковных дверей. Поле с миниатюрными Пирамидами из сновидений образует прелюдию к башне в заброшенной горной деревне внизу, трехгранный шпиль которой, словно пирамида, поднимается прямо над этим ковром.

— Ковры? А, эти объекты искусства или как они там называются. Ничего красивого в них нет, — говорит женщина в черном. — Впрочем, что я смыслю в искусстве?

Она срывает инжир с дерева и протягивает мне. Просто так.

— Но я верю, что они способны изменить нашу жизнь. Этим летом у нас было много гостей. А в следующем году ожидается еще больше. Все, кому надоело море в Римини. В своих шортах они добираются до наших деревень. Кто знает, может они вернут жизнь на гору? Может, долина Мареккьи снова воскреснет? Туристам всегда надо что-то покупать. Им надо есть. Спать.

Она срывает еще инжир и съедает. По подбородку стекает сок, она вытирает его рукавом.

— Кто знает? Может, и сыновья наши тоже вернутся. В своих американских штиблетах!

— Когда я читаю ваши сценарии, мне хочется умереть. Мои сценарии гораздо лучше! Да ладно, не принимайте близко к сердцу. Я же не Бог. Об этом иногда забывают.

Тонино сегодня не в духе, и слушатели его лекций чувствуют это на собственной шкуре. Даже тот факт, что Фонс и Лили Радемакерсы ни свет ни заря покинули свой римский рай, что напротив Пантеона, ради лекции мэтра длиною в несколько часов, оставляет его равнодушным. Ему не важно, что получил этот голландец [2] Фонс Радемакерс (1920–2007) — нидерландский режиссер и актер. — «Оскара», несколько «Оскаров», как сам Тонино, или батон колбасы. Тонино дуется. Голландским сценаристам это не мешает. Им хватило недели, чтобы свыкнуться с его капризами, мало ли что слетает с его языка. Когда его заносит, вмешивается жена. Несмотря на копну ярко-рыжих волос, которые невозможно не заметить, Лоре всегда удается незримо пробраться туда, где Тонино читает лекции. Она тихонько пристраивается в углу и подает голос, только если Тонино начинает перегибать палку. Грузинка с горячим темпераментом — прекрасный образ для сценария.

— Не жалуйся, Тонино. Расскажи лучше о Параджанове!

— Молчи, женщина! И не подумаю! Они пришли слушать тебя или меня? О, русские женщины!

— Параджанов был гением.

— А ты проклятие. Ступай домой. Я не могу так работать. Накорми собаку.

Лора уходит. Тонино рассказывает о Параджанове. Буря миновала.

На холме Пенна еще задолго до этрусков разжигали огонь в честь богини солнца. Это место помечено Тонино таинственным, лабиринтообразным знаком. Вокруг него обитают двенадцать последних затворниц этого края. Сам Тонино обосновался на противоположном холме Билли. Его владения простираются — терраса за террасой — по всему склону. Единственные ворота выложены из остатков развалившихся церквей. На каждом выступе, подоконнике, под деревьями лежа! расписанные геометрическими фигурами камни. Голубые и зеленые, желтые, пастельнорозовые и золотые. Они рассыпаны по фруктовым садам, как цветы на детском рисунке. Пока ветер загоняет облака в долину под нами, Тонино разливает сначала «Святое вино», затем тяжелое вино Альбано и разламывает панфорте, протягивая всем сладкие кусочки.