Итоги Итоги - Итоги № 49 (2013)

— Когда пришло понимание, что опасность миновала?

— В Кремле ждали, когда в Москву войдут войска. Переговоры об этом Борис Николаевич вел всю ночь и с министром обороны Грачевым, и с Генеральным штабом. Все тянули время. Министр обороны Грачев требовал от Главнокомандующего письменного приказа. Между тем в центре Москвы всю ночь бушевали митинговые страсти. Одни за Ельцина, другие против. Один из демократических митингов шел около здания Моссовета, на Тверской. Туда по призыву Гайдара стекались демократы. Но часть москвичей, сочувствующих Ельцину, собралась на Васильевском спуске, около Спасской башни. Огромная толпа кричала и требовала, чтобы Ельцин вышел к народу. Выйти президент не мог. По некоторым сведениям, в толпе были снайперы и провокаторы. К тому же Ельцин продолжал затяжные переговоры с силовиками. По инициативе Коржакова к толпе вышел пресс-секретарь. «Ты часто мелькаешь на телевидении, тебя знают, тебе и идти…» Перед самым выходом Коржаков сказал мне, что к Москве уже стянуты войска, «готовые встать на защиту законного президента». Напомню, что генерал Руцкой к этому времени уже объявил себя новым, законным президентом и выпускал указ за указом…

…Я вышел из Спасских ворот. Кто-то из толпы подставил мне под ноги ящик. Толпа на мгновение замолкла. Боже мой! Что сказать? Я совершенно не был готов к разговору с возбужденной толпой, хотя бы и сторонников президента. Начал нести какую-то общедемократическую пургу. Говорил, что Борис Николаевич ведет переговоры. Что он в Кремле. Что демократия победит… А мне из толпы кричат: «Хватит болтать, где войска? Почему медлит Ельцин? Продержится ли Кремль?» Я крикнул, что войска на подходе и занимают позиции. Народ одобрительно загудел. А между тем… после этих успокаивающих слов прошло еще долгих 11 часов, прежде чем войска реально вошли в город…

— На чьей все-таки стороне были москвичи?

— Население не поддержало путчистов. Иначе исход событий был бы иным. Но интерпретаций, в том числе и антидемократического толка, много и до сих пор. Руцкой, Хасбулатов, коммунисты позиционируют себя чуть ли не как герои сопротивления, как борцы за демократию. Нынешние идеологи почему-то не любят вспоминать, какие ставки были на кону, отдают трибуну организаторам неудавшегося государственного переворота. А ведь речь шла о реставрации коммунистического режима. На кону было будущее России.

— Как складывались отношения с президентом после октябрьских событий?

— Борис Николаевич очень тяжело переживал события октября 1993 года. Был психологически травмирован. Его угнетало и то, что обещанные Гайдаром перемены не наступали. Население проявляло нетерпение. После одной из поездок на московский автозавод (задумка была посоветоваться с рабочими), где президента встретили очень прохладно, у Бориса Николаевича появились признаки политической хандры. Он стал реже приезжать в Кремль, все чаще «работал с документами» на даче. Обострились проблемы со здоровьем. Подкрадывалось время больших разочарований. Помощники, понимая, что их прослушивают, все чаще выходили в длинный кремлевский коридор, шушукались и задавали друг другу извечные русские вопросы: «Что делать?», «Куда идем?»

— Личные отношения с президентом не пострадали?

— Сложности начались после печально знаменитой поездки в Берлин, где Борис Николаевич в приподнятом настроении дирижировал оркестром. По результатам поездки был подготовлен обзор прессы. Нашей и европейской. Говорилось о том, насколько пострадал авторитет власти и России. Борис Николаевич все больше стал отстраняться от помощников. Активность падала. Президент замыкался в кругу «неполитических друзей», в окружении Коржакова и его людей. Портились отношения с интеллигенцией, которая видела негативную эволюцию власти и в открытую говорила об этом. В группе помощников вызревало решение, что с президентом надо поговорить начистоту. Коржаков, при всей сложности отношений с ним, нас поддержал. Просчет состоял в том, что мы решили не поговорить с Борисом Николаевичем начистоту, а написать ему строгое письмо. Кстати, о возможных последствиях такого шага нас предупреждал Илюшин, первый помощник, знавший Бориса Николаевича многие годы и лучше нас понимавший особенности его психологии. Президент, говорил Илюшин, не любит оставлять после себя такого рода документы. Но у нас, что называется, ретивое взыграло. Решили, что мы должны четко обозначить свою позицию. И непременно в письменном виде. Так появилось знаменитое «письмо семерых». Илюшин, кстати, хотя и возражал против письма, тоже подписал его.

— Как готовилось письмо?

— Помощники и спичрайтеры готовили идеи, аргументы, предложения, некоторые формулировки. Но окончательный текст из этих кубиков складывал пресс-секретарь. Договорились, что отдадим письмо в самолете, чтобы президент не смог его случайно затерять. Лично в руки Ельцину письмо отдавал по дороге на отдых в «Бочаров ручей» Коржаков. Борис Николаевич, не подозревавший о демарше, стал читать. И по рассказам очевидцев, на глазах серел. Замкнулся в себе и несколько часов ни с кем не разговаривал. Даже с верным Коржаковым.

В последующие поездки президент меня с собой уже не брал. Очень обиделся. Я продолжал ходить на работу в Кремль, но президент больше не звонил и на мои звонки не отвечал. «Дулся»,— говорили мы тогда. Идешь по коридору, навстречу президент: «Борис Николаевич, здравствуйте!» А он отвернется демонстративно и не поздоровается. Некоторое время не подавал руки.

— Так «роман с президентом» и кончился?

— Нет, время многое сгладило. Но не все. Дело в том, что в отличие от других подписантов я не стал просить прощения. И некоторое время спустя в моем кабинете раздался телефонный звонок. Голос президента: «Вячеслав Васильевич, как вы смотрите на то, чтобы поработать за границей? Ватикан подойдет? Заходите, поговорим». Поговорили. Обиды уже не осталось, но некая горечь висела. Потом и она ушла. И вот незадолго до отъезда в Ватикан (я продолжал работать в Кремле) на записи какого-то телеобращения Бориса Николаевича я подошел к нему что-то уточнить, а он, склонившись ко мне, вдруг тихо так: «Я уже подписал указ о вашем назначении. Но… может быть…» И замолчал, отвернувшись в сторону. Я понимал, что прежней близости, а следовательно, и настоящей работы уже не будет. Быть говорящим кремлевским попугаем не хотелось. Да, честно говоря, и поездка в Ватикан, и собор Святого Петра, и станцы Рафаэля уже снились мне по ночам… И я тягостно выдавил из себя: «Вы же, Борис Николаевич, приняли решение…»

Президент и бровью не повел. А вскоре еще раз доказал, что он настоящий русский мужик. Все мелочи в сторону…