Бернард Луис - Ислам и Запад

Переводчикам с арабского на еврейский было сложнее, но не слишком. Они не могли просто заимствовать арабские слова и вставлять их в еврейский текст, зато могли создавать кальки, образуя от общих семитских корней еврейские слова в подражание арабским, и широко этим пользовались. Так, из арабского мураккаб, «сложный», получилось еврейское муркав, из арабского каммийа , «количество», — еврейское камут , и т. п. Так образовалась значительная часть естественно-научной и философской лексики современного иврита.

Куда более сложные проблемы вставали перед переводчиком, которому приходилось пересекать культурную границу между исламом и христианским миром, но даже в этом случае подспорьем служили, с одной стороны, общее библейское и эллинистическое наследие обеих цивилизаций, а с другой — ограниченность тематики и лексики переводимого материала.

Проблему перевода очень рано начали обсуждать во всеуслышание. Мусульмане столкнулись с нею при обсуждении богословского вопроса о переводимости Корана [37] См. об этом: A. L. Tibawi, «Is the Qur’an Translatable? Early Muslim Opinion», Muslim World 52 (1962): 4–16; «Энциклопедия ислама », s.v. «I’djäz» (автор — G. E. von Grunebaum) и «Kur’än» (автор — R. Paret). . Согласно распространенному среди мусульман убеждению, одним из доказательств истинности Корана является его великолепный неподражаемый стиль. Соответственно некоторые богословы утверждали, что Коран непереводим на другие языки и самая попытка его перевода явилась бы кощунственным осквернением святыни. Иная точка зрения гласит, что переводить Коран можно, но в определенных границах. На практике переводы делались (обычно замаскированные под комментарии), но их никогда не признавали и отказывали им, в отличие от Вульгаты, Пешитты, Библии короля Якова и более близких к нам по времени попыток передать еврейское и христианское писание современным языком, в праве считаться священными текстами [38] О персидских переводах Корана см.: С. A. Story, Persian Literature, A Bibliographical Survey , vol. I, sec. 1: Quranic Literature (London, 1927); много дополнительной информации содержится в русском издании, переведенном Ю. Э. Брегелем (Ч. Стори. Персидская литература, т. I. — М., 1972). .

Не могу не привести средневековое высказывание об искусстве перевода, содержащееся в написанном около 1199 года письме Маймонида к его переводчику Ибн Тиббону. Последний переводил философский труд первого с арабского на еврейский и обратился за советом к автору. Вот часть отправленного ему ответа:

«Да будет мне позволено предпослать всему одно правило. Кто, взявшись за перевод, вознамерится в точности передать каждое словечко, рабски следуя порядку слов и предложений в подлиннике, тот обречет себя на множество трудностей, а переложение его выйдет неверным и ненадежным. Так поступать не следует. Переводчик должен для начала постараться как следует понять смысл нужного отрывка, а затем со всей ясностью выразить намерения автора на другом языке. Но ведь этого нельзя достичь, не меняя порядка слов, не подставляя несколько слов вместо одного или одно вместо нескольких, не добавляя или не выбрасывая слова для того, чтобы предмет описания был полностью доступен для понимания на том языке, на который делается перевод» [39] Еврейский перевод арабского оригинала издавался неоднократно. См., напр.: В. A. Lichtenberg (Hg), Qoves Teshuvot ha-Rambam veigrotav (Leipzig, 1858), т. III, с. 27a—29a. Полный английский перевод Г. Адлера см. в издании: Miscellany of Hebrew Literature (London, 1872), vol. 1, pp. 219–228; с небольшими изменениями он переиздан в книге: Е Kohler (ed.), Letters of Jews throughout the Ages (London, 1953), vol. 1, pp. 208–217. .

Совет превосходный, но следуют ему не всегда, хотя вот уже восемь столетий [40] В оригинале — «семь» (seven) по летосчислению от хиджры. — Прим. пер. , как он был дан.

Современный перевод начался на Западе с такого великого течения, как востоковедение, зародившегося в эпоху Возрождения и Реформации. Целая когорта знаменитых переводчиков перелагала арабские тексты на канцелярскую латынь, средство общения ученых того времени, а затем, снисходительно, на языки, которыми они пользовались в повседневной жизни. Одним из самых знаменитых среди них был немецкий ученый Рейске, о котором Виктор Гюго отзывался так: «се bon Allemand de Reiske, qui preferait si energiquement le chameau frugal de Tarafa au cheval Pegase» [41] «Этот славный немец Рейске, что столь яро предпочитал скромного верблюда Тарафы [древний арабский поэт — Б. Л.] коню Пегасу». — Прим. пер. . Для перевода вначале выбирались филологические или богословские тексты, но попадались и исторические работы. Малую их толику использовали Гиббон и, еще до него, французские энциклопедисты, введя тем самым соответствующие сюжеты в европейскую культуру.

Переводы прочих исторических текстов появились несколько позже и сами по себе стали значительным вкладом в западные исторические штудии. До начала XIX века переводились в основном писания восточных христиан, да и то в небольших количествах. Затем число переводов возросло, в основном в связи с описанием событий, более всего интересовавших довольно этноцентричных историков Западной Европы, а именно: крестовых походов и мусульманской оккупации Испании, Сицилии и части Франции [42] См. об этом: Johann Fück, Die arabischen Studien in Europa bis den Anfang des 20 Jahrhunderts (Leipzig, 1955). . Ранние переводы, при всех их ошибках, неверных пониманиях и ложных истолкованиях, вошли на Западе в собрание общепризнанных знаний.

Мода на литературные переводы началась со знаменитого французского переложения «Тысячи и одной ночи», завершенного Антуаном Галланом в 1704 году. За этим переводом последовало множество других, в том числе сделанных такими выдающимися учеными, как сэр Уильям Джонс, и такими даровитыми литераторами, как немецкий поэт Фридрих Рюккерт.

До конца XVIII века интерес к арабскому языку был почти исключительно научным и (в гораздо меньшей степени) литературным, а не практическим. Для ведения дел с мусульманскими странами куда важнее были персидский и турецкий, языки тогдашних властителей Ближнего и Среднего Востока. Новая фаза началась с египетской экспедицией Бонапарта, непосредственно вовлекшей Европу в дела арабоязычных стран. Переводом сразу заинтересовались драгоманы, дипломаты и прочие должностные лица, связанные с политическими документами, их переводом и интерпретацией. Здесь не место рассуждать об этом, но официально утвержденные переводы и пересказы того времени вызывают серьезные сомнения. Некоторое время назад мне представилась возможность взглянуть на хранящиеся в Государственном архиве письма, полученные английскими королями и королевами от мусульманских монархов, вместе со сделанными тогда же переводами на английский, французский, итальянский или латынь. Некоторые из переводов чрезвычайно неточны, причем иногда намеренно. Этот факт по-новому освещает ряд аспектов истории дипломатии и заслуживает более тщательного рассмотрения.