Бернард Луис - Ислам и Запад

«Предварительный трактат» Сейла, посвященный доисламской Аравии, жизнеописанию Пророка и основам мусульманской религии, значительно повысил как достоинства, так и влияние книги. Относительно биографии Пророка он опирался в основном на Абу-л-Фиду и широко использовал Specimen Historiae Агабгт Покока. Сейл, хотя его и не коснулась просветительская идеализация Пророка, проявлял похвальную свободу от религиозных предрассудков, разделявшихся большинством его предшественников и последователей, и по крайней мере понимал, выражаясь словами современного исследователя, «что арабские авторы — лучший источник по арабской истории, а мусульманские комментаторы более других способны толковать Коран» [73] Holt, Studies in the History of the Near East, p. 60. . Сейл сам определил свой подход цитатой из Блаженного Августина, вынесенной на титульный лист книги: «Nulla falsa doctrina est fquae non aliquid veri permisceat » [74] «Нет такого ложного учения, к которому не было бы примешано ничего истинного» (лат.). — Прим. пер. .

Сейл, как и все последующие переводчики, широко использовал пионерскую работу итальянского священника Лодовико Марраччи, изданную в Падуе в 1698 году [75] Alcorani Textus Universus ex correctionibus Arabum exemplaribus summa fide… descriptus, eademque fide… ex arabico idiomate in Latinum translatus; oppositis unicuique capitis notis, atque refutatione… (Padua, 1698). ; она содержала опровержение ислама, опубликованное перед тем в Риме в 1691 году, и арабский текст Корана с латинским переводом и весьма полным комментарием. Цель Марраччи была откровенно полемической: он посвятил сорок лет жизни изучению Корана и его мусульманских комментаторов, дабы уничтожить ислам его же оружием. Его опровержение ислама Гиббон справедливо охарактеризовал как «язвительное, но полное учености» [76] Gibbon, Decline and Fall of the Roman Empire , vol. 5, p. 374, n. 118 [русский перевод: Часть V, с. 309, примеч. 117]. . Марраччи хорошо знал арабский и использовал широкий, для того времени весьма внушительный, круг источников. Правда, многие из них он брал из вторых рук, в основном из книги Покока. Помимо упомянутых, предпринимались и более ранние попытки перевести Коран, которые Гиббон (видимо, справедливо) оставил без внимания.

Два жизнеописания Мухаммада, написанные доктором Хамфри Придо [77] Humphrey Prideaux, The True Nature of Imposture fully Display’d in the Life of Mahomet. With a Discourse annex’d for the Vindication of Christianity from this Charge. Offered to the Consideration of the Deists of the Present Age (Oxford, 1697). и графом де Буленвилье [78] Henri de Boulainvilliers, La Vie de Mahomed; avec des reflexions sur la religion Mahometane, et les coutumes des Musulmans (Londres, 1730; переиздание: Amsterdam, 1731). , были сугубо полемическими, а их слабости хорошо описал Гиббон: «Противоположные старания выставить Магомета обманщиком или героем нередко вредили учености доктора и остроумию Графа» [79] Gibbon, Decline and Fall of the Roman Empire , vol. 5, p. 375, n. 119 [русский перевод: Часть V, с. 309, примеч. 117]. . Принадлежащее перу Придо жизнеописание, впервые опубликованное в 1697 году, пользовалось необычайным успехом, неоднократно переиздавалось и было переведено на французский. Цель его создания ясна из заглавия: «Подлинная природа обмана, полностью проявившаяся в жизни Магомета. С трактатом, приложенным для снятия этого обвинения с христианства». Придо, разумеется, не забывает мимоходом отвергнуть притязания мусульман — не слишком-то актуальная для Англии XVII века задача, — но гораздо более он озабочен тем, как бы предупредить об ужасных последствиях внутрицерковной борьбы. Именно ссоры и споры внутри Восточной церкви, по мнению Придо, «истощили Долготерпение Божие», так что

«…он создал Сарацин, дабы стали они Орудиями его Гнева… кои, пользуясь Слабостью Власти и Распрями, которые эти Разделения породили среди них, вскоре наводнили и опустошили все Восточные Провинции Римской Империи.

…Так нет ли у нас Причины бояться, что Бог может таким же Образом создать против нас какого-нибудь Магомета для вящего нашего Смятения… И по тому, что Социнианцы, Квакеры и Деисты начинают подниматься в наших Краях, у нас, пожалуй, есть Причина бояться, что некоторое Время назад Господь устремил Гнев свой, дабы покарать наши Пороки и Противоречия, и что Чума уже началась среди нас» [80] Prideaux, True Nature of Imposture. Предисловие; цит. по: P. M. Holt, Studies in the History of the Near East , p. 51. .

Придо в основном беспокоили деисты, и именно против них он и направил свои главные аргументы. Книга его, хотя и тщательно документированная, не является научной работой. У него не было доступа к непереведенным арабским текстам и опирался он в основном на три книги латинских переводов ( Specimen … Покока и две другие), а Коран читал в латинском переводе XII века. Источники Придо использовал некритически, и Гиббон не зря относился к его обращению с ними с подозрением.

Французское жизнеописание Пророка, написанное графом Анри де Буленвилье (1658–1722) и изданное посмертно в Лондоне в 1730 году, было вдохновлено совершенно иной целью [81] Об этой работе и о ее влиянии в Европе см. Massimo Petrocchi, «II mito de Maometto in Boulainvilliers», Rivista Storica Italiana 60 (1948): 367–377. . Если Придо был озабочен опровержением деистов, квакеров, социнианцев и прочих, вызывавших у него тревогу, Буленвилье использовал Пророка и приход ислама как оружие против христианских догм и католического духовенства. Тон его был хотя и доброжелательным, но более чем покровительственным. Мухаммад был для Буленвилье Пророком народа благородных дикарей, среди которых он появился и чью природу сумел смягчить законами. В основе своей его религия была истинной и разумной:

«Еп effect, tout се qu’il a dit est vrai, par rapport aux Dogmes essentiels de la Religion; mais il n’a pas dit tout ce qui est vrai: et c’est en cela seul que notre Religion differe de la sienne, sans la grace de la Revelation Chretienne, qui nous eclaire bien au-dela de ce que Mahomed a voulu connoitre et savoir, il n’y auroit systeme de Doctrine si plausible que le sien, si conforme aux lumieres de la Raison, si consolant pour les Justes, et si terrible aux Pecheurs volontaires et inappliques [82] «В самом деле, все, что он сказал, истинно по отношению к основным Догматам Религии; но он сказал не все, что истинно: и только в этом одном наша Религия отличается от его; без благодати Христианского Откровения, которое освещает нам гораздо больше того, что Магомед хотел знать и понимать, не было бы системы Учения, столь же внушающей доверие, сколь его собственная, столь соответствующей свету Разума, столь утешительной для Праведников и столь ужасной для добровольных и нерадивых Грешников» (фр.). — Прим. пер. » [83] Boulainvilliers, Vie de Mahomed, p. 267.

Ислам Буленвилье свободен от всех достойных порицания эксцессов религии: «Оn n’у connoÎt ni les Macerations, ni les Jeunes, ni les Fouets, ni les Disciplines» [84] Boulainvilliers, Vie de Mahomed , p. 85. . Еще одним его достоинством является то, что он не навязывает чудес, которые могли бы стеснить разум. Арабы просили у Мухаммада чудес, что было неразумно, тогда как сам Мухаммад разумно отрицал необходимость в чуде. Мухаммад был «un homme d'Etat incomparable et un Legislateur superieur ä tous ceux que Vancienne Grece avoit produits» [85] Boulainvilliers, Vie de Mahomed , p. 225. .