Борис Сопельняк - Секретные архивы НКВД-КГБ

В лифте мы спустились из камерного блока в сад. Затем я оставил его в лифте, а сам пошел и открыл двери садового домика, который расположен в ста метрах от лифта. Когда заключенный вошел в домик и закрыл за собой дверь, я встал под деревом на расстоянии около десяти метров от стены, с той стороны, ще нет окон. Это — обычное явление, у всех надзирателей есть привычка сидеть или стоять у этого дерева.

Я подождал около пяти минут, а потом, как обычно, пошел проверить заключенного. Я посмотрел в окошко и сразу увидел, что заключенный лежит на спине. Я понял, что что-то случилось, и вбежал в домик. Одним плечом заключенный привалился к стене, а его ноги были на полу. Я увидел, что вокруг его шеи был электрический провод, другой конец которого был закреплен на оконной ручке. Провод был натянут и, казалось, поддерживает заключенного.

Я подбежал и поднял заключенного, чтобы ослабить натяжение провода, затем стянул его с шеи. Глаза заключенного были открыты, казалось, он был жив. Я заговорил с ним. Он пошевелился, будто понял, что я сказал. Я на сто процентов уверен, что в тот момент он был жив. Когда я снял провод, то услышал, как он вздохнул. Затем я уложил его на спину, а под голову положил одеяло, чтобы ему было удобнее. Потом расстегнул рубашку и ослабил одежду.

В этом положении я оставил заключенного № 7, а сам побежал к телефону и проинформировал о случившемся старшего надзирателя Оуэна и надзирателя на воротах Миллера. Я попросил их срочно вызвать медицинскую помощь. Когда вернулся в садовый домик, заключенный был в том же положении, но казалось, что он уже не дышит.

Затем в садовый домик пришел старший надзиратель, за ним — американские военные санитары, а потом приехала санитарная машина из британского военного госпиталя, и я видел, как заключенного № 7 положили в нее. Я вернулся в садовый домик, собрал все, что могло быть полезным для следствия, и закрыл на ключ все двери.

Настоящее заявление полностью правдиво. Я сделал его по своей воле и без принуждения».

А на следующий день подробнейшие объяснения своих действий дали американские специалисты Кеннет Лафонтейн и Роберт Лига.

«С момента заступления в караул я видел заключенного № 7 только один раз, это было 15 августа около 16.00,—рассказывал Лафонтейн. — А 17-го в 14.40 я принял сообщение по радио: “Нам срочно нужен санитар. Беги и не забудь свою укладку”. Когда мы с надзирателем подбежали к летнему домику, я спросил, что случилось? “Он не может дышать. Он вообще не дышит”, — ответил надзиратель.

Когда я вошел в домик, то увидел, что заключенный № 7 лежит в углу, слева от двери. Его глаза были открыты, рубашка расстегнута, грудь обнажена. Я потряс его руку — никакой реакции. Потом приблизил свое лицо к его рту и носу, чтобы почувствовать дыхание, — и не обнаружил никаких признаков жизни.

Через несколько секунд появился личный санитар заключенного и начал делать дыхание рот в рот, а я занялся стимуляцией работы сердца с помощью активных сжатий грудной клетки. Я давил очень сильно, но ничего не помогало.

Потом заключенному дали кислород, поставили капельницу, вводили бикарбонат кальция — ничего не помогало. Хорошо помню, что во время массажа сердца я время от времени слышал хруст в груди заключенного: думаю, что от усердия я сломал ему несколько ребер.

Данное заявление правдиво, я сделал его по своей воле и без принуждения», — закончил свой рассказ специалист 4-го класса Кеннет Лафонтейн.

Примерно то же самое изложил в своем заявлении и Роберт Лига, принимавший самое активное участие в реанимационных мероприятиях.

Но на этом хлопоты вокруг тела заключенного № 7 не прекратились. 19 августа профессор судебной медицины Лондонского университета Кэмерон, срочно вызванный в Берлин, произвел вскрытие и посмертное исследование тела заключенного № 7. Немаловажный факт: вскрытие производилось в присутствии четырех директоров тюрьмы и трех военных врачей, представлявших Францию, США и Советский Союз. Были там и довольно высокие чины из британской военной полиции.

Отчет Кэмерона многословен и насыщен медицинскими терминами, поэтому приведу лишь самое главное.

«По моему мнению, — писал Кэмерон, — смерть вызвана следующими причинами: асфикция, сдавление шеи и подвешение».

Так кто же этот таинственный человек, самоубийство которого вызвало такой переполох в Лондоне, Вашингтоне, Париже и Москве? Что это за узник, которого нельзя было называть по имени, а только по № 7? Кто он, этот странный заключенный № 7, ради которого четыре великие державы взвалили на себя бремя содержания внушительных размеров тюрьмы и солидного штата охранников и надзирателей?

Заключенный № 7 — это «нацист номер три», заместитель Гитлера по партии и одновременно его преемник после Геринга, член Тайного совета Рудольф Гесс.

Как известно, двенадцать нацистских военных преступников в Нюрнберге были приговорены к смертной казни через повешение, а семеро — к различным срокам заключения, в том числе Гесс, Функ и Редер — к пожизненному заключению. Было решено, что все узники Шпандау лишаются права называться по имени: им присвоили номера по порядку их выхода из автобуса, в котором их привезли в тюрьму. Так Ширах получил № 1, Дениц — № 2, Нейрат — № 3, Редер — № 4, Шпеер — № 5, Функ — № 6, Гесс — № 7.

Так как же «нацист номер три» потерял свое собственное имя? Как оказался в стенах Шпандау? Почему наложил на себя руки? Чтобы ответить на эти вопросы, не обойтись без короткого рассказа об истории германского нацизма и, конечно же, о жизни купеческого сынка Рудольфа Гесса.

Так называли в Германии Рудольфа Гесса. И это не было преувеличением: ни одно распоряжение правительства, ни один закон рейха не имели силы, пока их не подписывали Гитлер или Гесс.

Но прежде чем добраться до захватывающих дух вершин власти, до четырнадцатилетнего возраста Рудольф жил вместе с родителями в Египте, потом уехал в Швейцарию, где по совету отца поступил в реальное училище, по окончании которого перебрался в Мюнхен и устроился на работу в торговую лавку. Как знать, быть может, из юного Гесса получился бы преуспевающий коммерсант, но вскоре грянула война, и, одурманенный патриотическими лозунгами, Гесс вступил добровольцем в Баварский пехотный полк.

Два года он храбро сражался на Западном фронте, получил ранение в ногу и звание вице-фельдфебеля. Осенью 1917-го пуля прострелила ему легкое, а командование, в качестве компенсации, решило присвоить Гессу звание лейтенанта. И тут в судьбе Гесса произошел неожиданный вираж: он поступил в школу летчиков, успешно ее окончил и получил направление на фронт. Но ни одного вражеского самолета Гесс сбить не успел — война завершилась позорным поражением Германии.