Сергей Беляков - Другой России не будет

Но все случилось как раз наоборот. С годами Победа не забывалась, напротив, все больше и больше ощущалось ее величие. В 1965 году День победы стал наконец официальным праздником. Как известно, выдающуюся роль в этом сыграл писатель Сергей Сергеевич Смирнов. Он был как бы представителем общественного мнения, давно настроенного на то, чтобы придать этому народному празднику государственный статус. Государству пришлось пойти навстречу, ведь не только ветеран, но и простой советский обыватель, и партийный бюрократ, и даже диссидентствующий интеллигент почти единодушно признавали: война была грандиозной, ни с чем не сравнимой трагедией, а победа в ней — свидетельство беспримерного мужества нашего народа.

В советской (русской) литературе военная тема стала едва ли не ведущей. Этому, правда, способствовала и советская цензура: ведь в обществе победившего социализма, в обществе, лишенном “антагонистических противоречий”, писателю, с его вечной страстью к таким рискованным вещам, как проблема добра и зла, верности и предательства, к трагической природе самого бытия и податься-то было некуда. А военная тема давала определенную свободу. “Да почти вся отечественная литература… только этой кровушкой и напоена”, — писал Солженицын. Резко, конечно, но в общем действительности это соответствовало. “Живые и мертвые”, “Батальоны просят огня”, “Дожить до рассвета”, “Сотников”, “Пастух и пастушка”, “Жизнь и судьба” стоят на золотой полке советской литературы, то есть русской литературы советского периода. На книгах, на фильмах о войне, на военных песнях целые поколения воспитаны. Про Великую Отечественную нельзя сказать, что она “осталась в истории”. Она стала важнейшим элементом национального самосознания, одним из его краеугольных камней. Знакомые американцы не раз жаловались мне на то, что русские необычайно болезненно реагировали, если разговор касался темы войны. Одна-две неосторожные фразы могли привести к серьезной ссоре. Это естественно, чужим рукам не следует прикасаться к национальной святыне, значения которой все равно не дано понять чужаку, пусть даже умному и доброжелательному. У нас уже давно сложилось народное представление о войне, которое мы в дальнейшем будем называть мифом. Миф, с моей точки зрения, это не вымысел, не ложное представление, не далекий от реальности самообман. Миф — это народное восприятие истории и действительности. Оно может соответствовать реальности, может быть далеким от нее. Именно на мифах базируется национальное самосознание всякого народа. У государства всегда были сложные отношения с национальной мифологией. С одной стороны, государство через СМИ старается влиять на нее: придворные композиторы сочиняют песни о “соколе Ленине и соколе Сталине”, придворные поэты сочиняют верноподданнические стихи. Детей в школе заставляют эти стихи заучивать и т. д. Но общество усваивает идеологическую жвачку избирательно: что-то остается, но многое все-таки отбрасывается. Выдвигает общество и своих героев, которых рано или поздно власть бывает вынуждена канонизировать. Маршал Жуков, например, стал почти легендарным героем еще во время войны. Почти сразу после войны он попал в опалу. Кратковременное возвышение при Хрущеве уже в 1957 году сменилось новой опалой. До конца 1960-х никто “культ Жукова” не поощрял, никто не сочинял песен о Жукове, в официозе “Падение Берлина” роль маршала всецело узурпировал Сталин. Имя Жукова старались пореже упоминать даже на страницах научных монографий (шеститомная “История Великой Отечественной войны Советского Союза” тому пример). Однако в народе “миф о Жукове” как о главном, истинном герое войны жил [1] Правда, одновременно жил и “антимиф” о Жукове — безжалостном, кровавом генерале. Его активно поддерживали недолюбливавшие Жукова Еременко, Чуйков и др. . И власти в конце концов вынуждены были признать его “маршалом Победы”. А вот ни Сталин, ни тем более Хрущев, несмотря на все усилия пропаганды и официальной историографии, героями войны в народной памяти так и не стали.

Как бы то ни было, но к началу перестройки народный миф и официальная историография Великой Отечественной до поры до времени жили дружно. На книжных полках стройными рядами стояли хорошо отредактированные мемуары генералов и маршалов, на соседних полках — труды классиков советской военной истории — Анфилова, Самсонова и др. Случайно появившихся еретиков, вроде Александра Некрича, вовремя высылали за границу. Все было бы хорошо, но миф устраивает нормального человека. Ученого он никогда не устроит. Можно утаивать документы, допуская в секретные архивы лишь избранных, можно закрывать для исследователей опасные темы, выгонять фрондеров с кафедры, но мысль ученого не остановить. Найдется исследователь, который на свой страх и риск поднимет запретный вопрос. Придет время, и его труд станет доступен рядовому читателю.

“Мифов”, связанных с войной, было много. Остановимся только на одном. На мифе о справедливой войне и на принятой официальной историографией версии начала Великой Отечественной.

До начала 1990-х наша официальная, принятая историками и утвержденная членами Политбюро ЦК КПСС версия начала войны в основном соответствовала народному мифу. Призвана она была ответить на один проклятый вопрос: почему немцы нанесли Красной Армии столь страшное поражение летом 1941-го, почему зиму 1941/42 они встретили под Москвой, под Ленинградом, на Нижнем Дону? Объяснялось это просто: Вермахт был очень силен, Красная Армия же оказалась к войне не готовой, не успели завершить ее перевооружение, новой боевой техники было мало, а старая не шла ни в какое сравнение с немецкой. Используя фактор внезапности, немцы уничтожили нашу авиацию, расположенную почему-то на приграничных аэродромах, и на первых порах они имели подавляющий перевес над Красной Армией, и количественный, и качественный. Следовательно, нападение на Советский Союз, мирную, никому не угрожавшую страну, было вероломным. Могучая, но мирная страна не сразу смогла ответить агрессору.

Для особо любопытных существовало продолжение. Оказывается, в 1937–1938 гг. цвет командного состава Красной Армии был уничтожен Сталиным и его приспешниками, Ворошиловым и Буденным. Последние, будучи кавалеристами, не понимали значения бронетехники в современной войне, всячески тормозили ее внедрение. Именно из-за них Красная Армия и отстала от Вермахта. К тому же глупый Сталин не верил в то, что немцы могут на нашу страну напасть, а верил он в дружбу с Гитлером. Эта версия стала очень популярна в годы перестройки. С нее, собственно, и начался процесс развенчания “мифа”, хотя на самом деле в общепринятый миф она неплохо укладывалась, а официальную трактовку начала войны она лишь слегка корректировала. Что интересно, эта версия вполне устраивала и многих западных историков. Ведь она соответствовала основным мифам о России, сложившимся в массовом сознании европейского обывателя, а ученый тоже подвержен влиянию общепринятых истин, мифов массового сознания. Россия страна отсталая — не удивительно, что немцы ее едва не разгромили. Вермахт по всем статьям превосходил Красную Армию, ведь европейское войско всегда сильнее варварской орды, умеющей воевать лишь числом. Русские победили только потому, что их было слишком много, да и “генерал Мороз”, как всегда, им помог. Как ни странно, этот бред наши историки не спешили опровергать, ведь он отчасти соответствовал их утверждению о техническом превосходстве немцев и неподготовленности Красной Армии.

Читать дальше