Александр Белаш - Русская Океания

Попутно уничтожили реликтовых стеллеровых коров. Забили на мясо и жир.

Ели котиков, ели тюленину, ели всё, что похоже на мясо.

В этом мы мало отличаемся от всеядных китайцев. Чуду подобно, что они панд не сожрали! Но гигантских саламандр уже доедают. Увы, саламандры повышают потенцию, которой так не хватает сынам Поднебесной…

…А на материке, тоскуя по соболям, отводили душу на белках. К 1800-му сбыт беличьих шкурок увеличился до 7 миллионов в год.

Дальневосточные туземцы, доселе европейцев не видавшие, окоченели в тихом ужасе. Они с их исконно экологическим мышлением убивали ровно столько, сколько требовалось для еды и одежды. Их ум не вмещал понятий «фарт», «хабар» и «сверхприбыль».

«Отчего эти бородатые с огненными палками хотят истребить всё живое?»

Культурный шок от столкновения с горластыми, напористыми русскими, их водкой, их грохочущим оружием был невыносимо силён. И обрушился он на людей, совершенно к шоку не готовых. Георг Стеллер писал о жителях Камчатки:

«Ительмены не питают никаких надежд на будущее, а живут только настоящим… Склонность к самоубийству у них настолько сильна, что иногда они убивают себя только из-за того, что стали стары, немощны и непригодны к жизни».

Глядя на русских сегодня, невольно думаешь, что они произошли от ительменов…

Справедливость требует не обвинять первопроходцев огульно. Были среди покорителей Востока и святые бессребреники. Скажем, Беринг.

Сенат потребовал с него финансовый отчёт об экспедиции — с копеечной точностью учесть каждую луковицу! — а он настрочил «Предложение об улучшении положения народов Сибири». Каково?!

На дворе бироновщина. Пиры, балы, увеселения, женят шута на козе, совками отсыпают лизоблюдам бриллианты. По улицам водят человека в мешке, с цепью на шее; на кого он укажет — тот погиб. Папан будущего генералиссимуса Суворова с братом страшного Андрюшки Ушакова — шефа Тайной канцелярии, — вздёргивает людей на дыбу и порет их кнутом. Тут является Беринг с прожектом об улучшении жизни ительменов! Явно блаженный, а блаженных на Руси не обижают.

Что касается отваги — все освоители дальних окраин поголовно люди из легенды.

Промышленники плыли в Америку на шитиках — судах, обшивка которых скреплялась китовым усом, ремнями или таловыми прутьями. Сколько таких шитиков рассыпалось в пути?..

Когда в Испании и Голландии строили галеоны и корветы — у нас связывали суда лозой! И плыли на них за горизонт. Да хоть к чёрту на рога! только подальше от безумства столичной знати, их роскоши, алчности, удушающей атмосферы доносов, слежки и поборов. Центральная Россия, словно чудо-мельница, выбрасывала людской поток: «На Восток! На Восток!»

Суда на ремнях сменили гвозденики , на медных гвоздях. Чудовищные, грузные, с короткой мачтой-бревном (иначе ветер переломит) и парусом с кафтан величиной (из экономии), они плыли только при попутном ветре, со скоростью не больше 1½-1¾ узла, или дрейфовали. От Камчатки до Алеутов гвозденик добирался год!

Вы согласны год плыть в Америку на судне-уроде, заживо сгнивая от цинги, чтобы в конце пути получить в живот копьё алеута или эскимоса? Это невозможно ни перенести, ни повторить. Мы не можем судить этих людей по нашим меркам.

Под стать промышленникам и морские офицеры — те даже прибыли не искали.

Они шли через всю страну, ломая людей и лошадей, тащивших на себе корабельную оснастку — включая якоря! Они сами горели, как спички. Лейтенант Прончищев взял в плавание к Таймыру жену Машу, которой не было 19-и — супруги умерли в походе, с разрывом в пять дней.

Они столбили новые берега своими могилами. Надписи на крестах становились названиями на карте. Только Беринг (святой, что с него взять!) ничего своим именем не назвал — это сделали потом.

Им хотелось узнать, где кончается Россия, потому что её край там, куда они дойдут.

— Внимание! Мне нужна дюжина крепких молодцов для дальней морской прогулки. Мы отправляемся в испанскую Алаину, на остров Розарио-дель-Норте, до него всего тысяча миль. Плачу восемь фунтов каждому добровольцу, плюс по три соверена тем, кто захватит оружие. По прибытии — крупная денежная премия. Есть желающие? **

— Славно здесь. — Лиса с наслаждением вдохнула пьянящий воздух. — Даже зимой тепло. Слышь, Топорок, тут никогда снега не бывает! И листва не желтеет…

Хижины-времянки ставили на бамбуковых шестах, крыли громадными листьями, похожими на перья великанской птицы и твёрдыми как жесть. Дождь сливался с них, под крышей оставалось сухо.

— Здесь люди чужой. Язык другой, — старательно выговорил сын вождя. — Я иду печка, резать тюлень, топить жир.

Сегодня проводник вывел охотников на новое лежбище, где хрюкало и крякало целое поле морских зверей. Знай только бей, да старого самца к себе не подпускай — цапнет, насквозь прокусит!

«А-а-а! Гони, загоняй! Уходят! Не зевай, Тимоха! берегись!»

Стадо металось как похлёбка, взбаламученная ложкой, захлёстывая машущих дубинами охотников, оставляя на песке распластанные туши.

«Топорок, расплёл бы ты косы. Смех смотреть, будто девица», — подтрунивала Лиза, провожая Ермолая на охоту.

«Я… — мускулистый кумарин запнулся, подбирая правильное слово, — человек, который… охотник. Малому надо показать… что он… что я могу убить много. Сильный. Потом жена».

В промышленный поход с русскими отправились креолы и кумаре. На двенадцатисаженном пакетботе «Ягода» хватало места и людям, и пушкам, и бочкам для жира.

Митяй поплыл вдоль берега на зюйд — по государеву делу. Лиза осталась хозяйкой в отряде. Забойщиками командовал казак Рябой, а она распоряжалась на стоянке.

— Бочки полный, шкура в соль, — кратко доложил кумарин, когда добычу дня разделали. Над берегом поднялся дух горячей ворвани. — Мясо хотят взять маруны — дать?

— Лизавета Патрикеевна, мясо по твоей части, — повернулся Рябой. — Как распорядишься? Маруны нас привечают не впервой…

Язык алаинских туземцев был равно чужд и Топорку, и Лизе; только Рябой и несколько казаков понимали их. Невысокие, ладно сложенные, чернявые и сильно смуглые, они сидели в стороне на корточках, посверкивая угольками глаз. Одежду им заменяли лубяные полотна. Рядом безмолвно держались собаки — поджарые, серо-жёлтые.

— Дадим. Позови их, дядя Рябой. Спроси, кто они.

Старший марун выслушал Рябого и заговорил, поднимая руки к угасающему небу.

— Они зовутся фейя мара , люди луны, или манахуне , свободные. Их остров — Лехапуа. Они хотят медаль, как у Топорка, мяса для собак, сабель, ружей и пороху.

— Медаль мой, — нахмурился Ермолай. — Отец вождь сегодня. Я вождь завтра. Если мне смерть, медаль дать другой сын.