Газета Завтра Газета - Газета Завтра 478 (3 2003)

От "казаковской бригады" осталось трое: Борис Николаевич Лебедев, Иван Орестович Алексеев и Виталий Геннадьевич Журавлев. Всем им уже за семьдесят, но они по-прежнему продолжают совершать свой скромный, на первый взгляд, подвиг. И, когда я в этот приезд в очередной раз шел по роскошным залам дворца, у меня перед глазами стояли лица этих людей. Главное в них — любовь к своему делу, и она делает лица удивительно выразительными и сильными. Я нынче никого из них не смог повидать и послушать неторопливый и обстоятельный разговор о делах обыденных и насущных. Зато мне удалось познакомиться с завершающим этапом восстановления Янтарной комнаты. И это еще один подвиг русских реставраторов, Не могу сейчас перечислить всех героев, тех, кто работал, внося вклад в уникальное возрождение шедевра. Руководитель работ — Борис Павлович Игдалов, директор Царскосельской янтарной мастерской. Его помощник — Александр Крылов показал мне отдельные элементы восстанавливаемой комнаты, рассказав о тонкостях и методах ее восстановления. Меня поразили его слова: "Янтарную комнату не надо искать. Она умерла. Янтарь — материл очень хрупкий и недолговечный. Пока комната находилась во дворце, за ней постоянно следили, заменяли устаревшие фрагменты янтаря на новые. А если она хранится в подземелье, то от нее ничего не останется. Наш же янтарь покрываем специальной пленкой, он не будет разрушаться". К 300-летию Петербурга посетители Царского Села смогут увидеть возрожденное чудо и воздать славу его творцам.

Работа по восстановлению убранства царскосельских интерьеров — главное, чем живет сегодня музей. Главный хранитель — Лариса Бардовская, жена моего друга, реставратора Юрия Боброва — проректора Санкт-Петербургской Академии художеств. Приезжая в Царское, я не устаю наслаждаться тем, как работают она и ее коллеги. Вот и сейчас Лариса с нескрываемой радостью провела меня по устроенной ею экспозиции "Николай и Александра", разместившейся в Александровском дворце. Перед глазами, словно наяву, образы венценосной семьи, их трагическое время, заботы, тревоги, поиски путей к Богу. Меня поразила скромность обстановки, лишенной какой-нибудь пышности, показной мишуры. О каком царском золоте говорят нынешние "пытливые" историки и доморощенные политики? Последний император все до последнего рубля отдал на содержание армии. Я задавал на выставке этот вопрос себе, почему же не приняли опальную императорскую семью их родственники в Англии? Ответ один — не нужны им были люди, следующие канонам и принципам русского православия, впоследствии причисленные к лику святых. Экспозиция в Александровском дворце по сей день стоит у меня перед глазами, как свидетельство чистоты и непорочности людей, творящих отечественную историю.

Возвращаясь из Царского Села в Петербург, я снова вспоминал о Купрееве. Не убери тогда с дороги подразгулявшаяся "демшиза" его и ему подобных, таких как Н.И. Рыжков, история России пошла бы по иному пути. А теперь Петербург стал "бандитским" и не по воле тамбовских, воронежских и других братков, а по мановению рук болтливого Собчака с супругой и его духовных наставников, потакавших каждому разрушительному начинанию бракоразводного юриста.

Я ездил по Питеру, подвергнутому поспешному юбилейному ремонту, и думал: увы, ремонта этого хватит ненадолго. Аврал, подновление декорации, потемкинские деревни. Да, конечно, центр намарафетят к торжествам и ублажат глаз власть придержащих. Но отойдите немного в сторону, загляните в подъезды: повсюду вонь, грязь, шприцы наркоманов. Трудно Яковлеву — губернатору, получившему расхристанное собчаковское наследие. Раньше бы Общество охраны памятников кардинально вмешивалось в процесс ремонта и реставрации. Сейчас не до Общества охраны и Обществу не до губернаторских забот. Сейчас все идет по рыночному накату бесконтрольно. Несколько лет назад меня поразили результаты проверки Счетной палатой, которой руководил один из прорабов перестройки Болдырев, процветающего Государственного Эрмитажа. То, что комиссии не были предъявлены десятки единиц хранения, отсутствующие по непонятным причинам, и не подтверждены страховки выставок, отправленных за рубеж, у истинных музейщиков может вызвать шок. Из бесчисленного множества демократов, Болдырев, один из создателей "Яблока" (к счастью, быстро его покинувший разочарованным), вызывает доверие и не заставляет сомневаться в его порядочности. Ответ же руководства Эрмитажа напомнил мне лепет нашалившего ребенка. А вот на чудовищный сюжет, показанный в еженедельном политическом обозрении "Постскриптум", где ведущий — один из самых профессиональных журналистов-аналитиков Алексей Пушков, рассказал как в Петербурге снимается супердорогая порнопродукция на фоне Царского Села, Эрмитажа, а в Русском музее — даже во дворе за решеткой, ответа вообще не последовало. Да, после смерти и похорон выдающегося деятеля русской культуры, почти тридцать лет возглавлявшего Русский музей Василия Алексеевича Пушкарева, я лично и не ждал реакции петербургских музейщиков на тревожное ЧП.

Многие годы я ездил в Русский музей, или, как тогда говорили в художественных кругах, "к Пушкареву" — по фамилии директора. Звучало это примерно так же, как "в Москву к Третьякову". Почему "к Третьякову", понятно. Павел Михайлович свою галерею создавал сам. Василий же Алексеевич Пушкарев руководил готовым музеем, но сделал для его процветания не меньше, чем известный меценат для своего детища.

Совершенно удивительна биография этого человека. Простой ростовский парень, сирота, в школу он пошел впервые в двенадцать лет. Благодаря незаурядным способностям быстро догнал сверстников, потом поступил в Ростовское художественное училище, увлекся искусствоведением. Кстати, в одном дворе ростовском с ним жили скульптор Евгений Вучетич, живописец Александр Лактионов и график Николай Пономарев, будущий президент Академии художеств СССР. В 1938 году Пушкарев поступил в Ленинградскую Академию художеств, а в июне 41-го ушел на фронт. Был ранен, но вернулся живым в Ленинград, окончил институт и уже в 1951 году был назначен директором Русского музея.

За годы руководства Пушкарева музей пополнился на 120000 экспонатов — от древнейших русских икон до лучших работ советских мастеров. Все тридцать лет прошли для Пушкарева под знаком борьбы с толстиковско-романовскими надзирателями за идеологией. Но он сумел переиграть их и сделал для музея все, что в состоянии сделать только великий человек. В 1977 году ему все-таки сломали хребет с помощью наветов одного придворного живописца, и он уехал в Москву, где десять лет руководил Центральным Домом художника, превратив его в "мекку" московской творческой среды. Выставиться в ЦДХ " у Пушкарева" считалось престижным, а попасть на вернисаж или на вечера встречи с замечательными людьми мечтали многие москвичи. Но и здесь Пушкарева "достали" управленцы от искусства. Тогдашний лидер Союза художников СССР Т. Салахов безжалостно выбросил Василия Алексеевича на улицу. Мы приютили его в Советском фонде культуры, где он занимался организацией музея современного искусства.