Николай Страхов - Злодейства особого рода

понять, что нельзя безнаказанно распространять въ цѣломъ народѣ евангеліе подкупа и ненависти; еслибы они осмѣлились посмотрѣть на свои руки и разглядѣтъ на нихъ пятна крови! Еслибы оффиціальные представители народа, которые, хотя они и волочатъ за собою невидимую цѣпь комитетовъ, однако же, если захотятъ, имѣютъ возможность сдѣлать все-что доброе и показать кое-какіе хорошіе примѣры, еслибы они смогли очистить свою грудь отъ испорченной атмосферы салоновъ или клубовъ, освободиться — одни отъ своихъ корридорныхъ мелочностей, другіе отъ своей страшной самоувѣренности! Еслибы они могли прямо взглянуть на свою отвѣтственность передъ прошлою и будущею Франціею и, при каждой подачѣ голоса, спросить наконецъ и самихъ себя съ содроганіемъ: чистъ ли я передъ своимъ отечествомъ?

„Черезъ день или два, передъ этой могилой, вырытой десяткомъ тысячъ преступныхъ людей, одна лишь Франція будетъ говоритъ къ сердцу Французовъ. Надѣяться большаго — было бы, можетъ быть, иллюзіею. Въ одну минуту души не измѣняются и не вносится доля разума въ обезумѣвшія головы. И вотъ гдѣ обнаруживается громадный размѣръ роли того человѣка съ сердцемъ, который избранъ 27 іюня 1894 года на опасный и почетный постъ свободнымъ голосованіемъ представителей народа. Франція ожидаетъ отъ Казиміра Перье не того, чтобы онъ излѣчилъ разъѣдающую ее болѣзнь, — для этого никакое правительство не имѣетъ ни обязанности, ни власти, — она ожидаетъ, она требуетъ отъ него, чтобы онъ поставилъ ее въ возможность излѣчиться самой, вполнѣ обуздавъ бѣснующихся, которые ее тревожатъ; а для этого нужно сдѣлать только одно: возстановить господство закона, — одного лишь закона, но закона во всей полнотѣ, закона для всѣхъ, закона требующаго отчета отъ каждаго преступника: отъ преступника кинжала и отъ преступника пера, отъ убійцы и отъ первосвященниковъ убійства.

„Когда твердая и послѣдовательная воля явится въ совѣтахъ правительства, представители страны пойдутъ за нею; ибо Франція желаетъ возвращенія общественнаго порядка и свободы всѣхъ, попираемой шайкою авантюристовъ и фанатиковъ: она желаетъ мирно приняться за дѣло практической и прогрессивной реформы, нужной для демократіи и необходимой для будущности Франціи. Если обструкціонистскій заговоръ будетъ продолжаться и парализуетъ парламентъ, пусть президентъ Республики, въ полнотѣ своей независимости и своего долга, отважится на все свое право! Нація, когда будетъ спрошена, отвѣтитъ ясно, составляетъ ли непрерывная анархія ея идеалъ.

«Но торжественное спокойствіе, съ которымъ республика передала достойнѣйшему власть достойнѣйшаго и законнымъ порядкомъ замѣстила пробѣлъ образовавшійся вслѣдствіе преступленія, показываетъ міру и самой Франціи, готовой забыть объ этомъ, какъ много эта страна, подъ волнами поверхностной пѣны, таитъ глубокихъ сокровищъ хладнокровія, нравственной силы и надежды» [1] Révue de Paris, № 11 (juillet 1894). .

Вотъ поученіе, которое чистосердечный и горячій патріотъ извлекъ изъ гибели Карно. Карно есть жертва печальнаго состоянія республики, которой онъ былъ президентомъ. Авторъ съ горечью указываетъ, что убійца имѣлъ полное право негодовать на порядки Франціи, такъ что могила Карно вырыта, въ сущности, тѣмъ десяткомъ тысячъ людей, которые вертятъ теперь судьбою страны и въ своемъ безуміи и ослѣпленіи не видятъ, что ихъ руки запятнаны кровью.

Если такъ, то Франціи предстоятъ великія бѣдствія, и мы видимъ теперь только ихъ начало. Не странно ли? Тамъ давно уже господствуетъ полная свобода. И учрежденіе правительства, и выборъ его членовъ совершается свободно; каждое дѣйствіе правительства и каждаго его члена свободно обсуждается и повѣряется. И, несмотря на то, они не могутъ устроить у себя хорошихъ властей и не могутъ заставить эти власти хорошо дѣйствовать!

Авторъ указываетъ намъ, въ чемъ дѣло. Дѣло въ томъ, что тамъ, гдѣ власть есть предметъ исканій, всѣмъ доступный, она никогда не остается въ рукахъ народа, а попадаетъ въ руки тѣхъ, кто поставилъ ее себѣ цѣлью главныхъ своихъ желаній и занятій. Франція управляется не сама собою; ею управляютъ тѣ «немногія тысячи политикановъ», о которыхъ говоритъ авторъ. Такъ идетъ дѣло и во французской республикѣ и въ Соединенныхъ Штатахъ, и, повидимому, иначе оно идти не можетъ. Люди добросовѣстные и благонамѣренные не имѣютъ ни времени, ни умѣнья, чтобы бороться съ тою «шайкой авантюристовъ», къ которой принадлежитъ большинство политикановъ. Политиканы же дѣйствуютъ вездѣ одинаково: или «подкупомъ», или возбужденіемъ ненависти, — «клеветою». А когда достигнутъ власти, то пускаютъ въ ходъ такъ называемый «обструкціонизмъ», то-есть, пользуются республиканскими правами, чтобы задерживать «развитіе демократіи», останавливать всѣ мѣры, идущія въ пользу большинства народа и противъ того класса, къ которому сами принадлежатъ и отъ котораго могутъ получать наибольшія выгоды.

Такимъ образомъ вышло, «что авторитетъ власти все больше и больше теряется. Казалось бы, Франція, пользуясь всѣми свободами, должна была для обоихъ полушарій стать блестящимъ примѣромъ государственныхъ улучшеній; вмѣсто того эта республика, существующая уже десятки лѣтъ, представляетъ намъ, кажется, одни печальные примѣры, въ родѣ той „панамской бури грязи“, которая недавно разыгралась.

Но, если такъ, если судить по словамъ самаго нашего автора, то Казеріо, значитъ, имѣлъ для себя нѣкоторыя извиненія. Не слѣдуетъ ли намъ причислить это убійство къ тѣмъ политическимъ преступленіямъ, которыми полна исторія? Казеріо, безъ сомнѣнія, считалъ себя героемъ; на какихъ же основаніяхъ мы не даемъ ему никакого права на героизмъ?

Политическія злодѣйства издавна находятся на особомъ счету. Греки славили и воспѣвали Гармодія и Аристогитона, и „кинжалъ скрытый подъ миртами“ вошелъ въ поговорку. Цицеронъ, котораго такъ усердно изучаютъ у насъ въ школахъ, радовался убійству Цезаря и хвалилъ Брута и Кассія. Шарлотта Корде есть лицо, вдохновляющее поэтовъ и художниковъ. Орсини, бросавшій бомбы подъ Наполеона III, былъ предметомъ вниманія и участія всей либеральной Европы. Да мало ли примѣровъ? Отчего же на Казеріо мы смотримъ иначе и видимъ въ его поступкѣ только предметъ „ужаса и отвращенія?“

На этотъ вопросъ, повидимому самый интересный, мы у автора не находимъ яснаго отвѣта. Въ чемъ ужасъ? Въ чемъ отвращеніе? Казеріо жестоко оскорбилъ огромную массу французскаго народа; но, вѣдь онъ думалъ, что дѣйствуетъ для блага этого народа, и жертвовалъ собою для этого блага. Казеріо убилъ человѣка честнѣйшаго и достойнѣйшаго; но вѣдь онъ хотѣлъ убить не частнаго человѣка, а главу правительства, которое желалъ разрушить. Нашъ авторъ сознается, что Казеріо былъ увлеченъ „иллюзіей идеала“; значитъ, несчастный мальчикъ подпалъ какому-то соблазну, и на этотъ соблазнъ намъ слѣдуетъ обратить нашъ ужасъ и наше отвращеніе.

Читать дальше