Йозеф Рот - Дороги еврейских скитаний

Они умирали, мучились, заболевали тифом, отправляли на фронт «духовных пастырей», хотя умереть еврей может и без раввина, а в патриотических проповедях он нуждался тогда еще меньше, чем его христианский однополчанин. Они впитали в себя все безобразия, все грехи Запада. Словом, ассимилировались. Они молятся уже не в синагогах и не в молельнях, а в скучных «темплях» [11] Имеются в виду реформистские синагоги. , где богослужение так же механистично, как в какой-нибудь благополучной лютеранской кирке. Они становятся «евреями из темпля», гладко бритыми благонамеренными господами в сюртуках и цилиндрах, которые оборачивают свой молитвенник в газету, надеясь на то, что по передовице еврейской газеты их узнают не так быстро, как по молитвеннику. В новых еврейских храмах играет орган, а на канторе и проповеднике — головные уборы, делающие обоих похожими на христианских священнослужителей. И любой протестант, случайно забредший в новый еврейский храм, вынужден будет признать, что разница между жидом и христианином не так уж и велика и что если б не еврейская конкуренция, то можно было бы даже, пожалуй, перестать быть антисемитом. Деды еще отчаянно воевали с Иеговой, бились головами о глухие стены тесной молельни, взывали о наказании за грехи и умоляли простить. Внуки стали западными людьми. Для поднятия духа им необходим орг а н, их Бог — это нечто вроде безличной природной стихии, их молитва — готовая формула. И как же они горды! Они лейтенанты в запасе, их Бог начальствует над придворным священником, значит, Он тот самый Бог, чьей милостью правят цари.

Вот что значит овладеть западной культурой. Овладев этой самой культурой, можно спокойно презирать своего сородича, чистого неиспорченного дикаря, который явился с восточных окраин с б о льшим запасом человечности и божественности, чем обретают в теологических семинариях Западной Европы все, вместе взятые, проповедники. Пусть бы только у этого сородича хватило силы не поддаться ассимиляции.

А на следующих страницах я хочу рассказать о том, как живется ему и ему подобным на родине и на чужбине.

Городок лежит в чистом поле, не очерченный ни холмами, ни лесом, ни речкой. Он незаметно перетекает в равнину. Он начинается и кончается маленькими лачужками. Затем их сменяют дома. Намечаются улицы. Одна ведет с юга на север, другая с востока на запад. Там, где они встречаются, лежит базарная площадь. А на самом конце той улицы, которая с юга на север, — железнодорожная станция. Пассажирский поезд приходит сюда раз в сутки. И раз в сутки отбывает. Но на станции целый день толкутся какие-то люди. Дело в том, что они торговцы. И товарные поезда их тоже очень интересуют. Еще они носят к железной дороге срочные письма, потому что почтовые ящики открывают только раз в день. Пешком до станции добираться минут пятнадцать. Если дождь, то не обойтись без повозки: дорога кое-как присыпана щебнем и залита водой. Бедные собираются в складчину и нанимают извозчика — кому-то придется стоять, зато места хватит на шестерых. Богатый сидит один и платит за прогон больше, чем шестеро бедных. Для сообщения в городке имеются восемь дрожек. Шесть из них одноконные. Двуконные приберегают на случай приезда сюда благородных гостей. Все восемь возниц — евреи. Это благочестивые евреи с длинными бородами — правда, одежды у них короче, чем у их единоверцев. В короткой тужурке лошадью править сподручней. В шабат извозчики не выезжают. В шабат на станции делать нечего. В городке восемнадцать тысяч душ населения, пятнадцать тысяч из них — евреи. На три тысячи христиан приходится около сотни купцов и торговцев, сотня чиновников, один нотариус, уездный врач и восемь полицейских служителей. Всего полицейских десять. Но двое, как ни странно, тоже евреи. Чем заняты прочие христиане, я затрудняюсь сказать. Из пятнадцати тысяч евреев восемь тысяч живут торговлей. Это лавочники — мелкие, средние и покрупнее. Остальные семь тысяч — это мелкие мастеровые, рабочие, водоносы, книжники, служители культа, синагогальные служки, учителя, писцы, переписчики Торы, ткачи талесов [12] Талес — еврейское молитвенное облачение. , врачи, адвокаты, чиновники, попрошайки и робкие бедняки, живущие на щедроты филантропов; могильщики, моэли [13] Моэль — человек, совершающий обряд обрезания. и каменотесы, высекающие надписи на надгробиях.

В городе две церкви, одна синагога и около сорока небольших молелен. Евреи молятся трижды в день. Им пришлось бы по шести раз в день проделывать путь в синагогу и обратно — домой или в лавку, если б не эти молельни, где, кстати, не только молятся, но и овладевают еврейской ученостью. Иные книжники с пяти утра до полуночи просиживают в молельне, как какой-нибудь европейский ученый в библиотеке. Только в шабат и в праздники приходят они домой поесть. Те из них, у кого нет состояния или благотворителей, живут милостями общины и богоугодными заработками: произносят во время службы молитвы, учат детишек, по большим праздникам трубят в шофар [14] Шофар — духовой музыкальный инструмент, сделанный из рога барана или козла. Непременный атрибут праздника Рош а-Шана, еврейского Нового года. . Об их семьях, хозяйстве и детях пекутся женщины — летом они торгуют кукурузой, а зимой «нафтой» [15] Здесь имеется в виду нефть, которой была богата земля Галиции. В репортаже «Польская Калифорния» Рот пишет о посещении Борислава: «У мутной лужи стояли несколько бедняков, пытаясь зачерпнуть своими ведерками вытекающую на поверхность нефть. Эти люди — безвестные коллеги знаменитого Дрейфуса. Вместо акций у них ведерки. Крохотные количества добытой таким образом нефти они продают или же освещают этой нефтью свои дощатые халупы…» («Франкфуртер цайтунг», 26.6.1928). , продают маринованные огурцы, фасоль и коврижки.

Торговцы и прочие евреи, занятые земными делами, молятся наскоро, заодно успевая обсудить новости, потолковать о политике в мире большом и малом. В молельне они дымят папиросами и трубками, набитыми худым табаком. Они ведут себя здесь, как в клубе. Они не в гости к Господу Богу пришли, они здесь у себя дома. Не с парадным визитом, трижды в день собираются они за Его богатыми или бедными священными столами. В молитве они выражают Ему свое возмущение, вопиют к небу, жалуются на Его суровость, затевают именем Бога судебную тяжбу с Богом — и кончают признанием, что согрешили, что наказаны по заслугам и что желают исправиться. Ни у одного народа нет таких отношений с Богом, как у еврейского. Это древний народ, он давно Его знает! Он познал Его великую милость и холодную справедливость, он много грешил, горько каялся, и он знает, что его могут наказать, но не могут покинуть.