Юрий Поляков - Лезгинка на Лобном месте (сборник)

Собственно только одно слово в этом стихотворении – «мелкотемье» – возвращает нас к литературной борьбе, которая разворачивалась тогда. И надо сказать: слово это у Николая Дмитриева означает совсем не то, что означало оно в сердитых критических статьях, распекавших тогдашних поэтов за уход от проблем советского варианта глобализации в «бытовую лирику». Это вовсе не свидетельствует о том, что поэта не волновали те проблемы, которые тревожили его сверстников. Например, у тогдашних молодых поэтов было немало стихов, посвященных Великой Отечественной войне. Кто-то, мысливший себя вне героики русской истории, считал это «ковырянием в чужих ранах». Большинство полагало здоровым литературным патриотизмом. Но мало кто догадывался, что на самом деле это – приобщение к духовному опыту выстоявшего поколения победителей накануне сокрушительных испытаний, которые вскоре вновь обрушатся на Россию. Именно знаменитое, вошедшее во все антологии стихотворение Николая Дмитриева «В пятидесятых рождены…» стало символом этого приобщения – приобщения не ритуально-идеологического, а глубинного, если хотите, на нравственно-генетическом уровне:

Но главной темой дмитриевских стихов, с которой он пришёл в литературу, была, конечно, тема деревни, не уходящей, как у его предшественников и учителей – Есенина, Клюева, Рубцова, – а уже фактически ушедшей. Деревни, поглощенной городом, ставшей «как все внутри кольцевого шоссе» или стремительно теряющей обаяние исконности, пораженной «духом безволья, духом распада»… Именно к этой, утрачиваемой малой родине обращен крик-мольба: «Не исчезай, мое село! Твой берег выбрали поляне… Ты будто “Слово о полку” – в одном бесценном экземпляре…» Тематические, интонационные, даже метрические созвучия можно уловить, сравнивая Дмитриева с поэтами есенинского круга, с Сергеем Клычковым, например:

Конечно же, мощной есенинской традицией определена и другая ведущая тема стихов Николая Дмитриева – тема возвращения на Родину, которая у поэта тесно переплетена с трагическим мотивом неумолимого ветра времени, неузнаваемо меняющего родное и привычное, сметающего с земли дорогих людей:

Заметной особенностью стихов Николая Дмитриева является постоянное обращение к фольклорным, сказочным мотивам, органично вплетающимся в его лирику. Но в отличие, скажем, от Юрия Кузнецова, у которого обращение к сказочной образности – это непременный выход на космогонический символ, на заиндевевший от дыхания Вечности архетип, у Николая Дмитриева фольклорный образ непременно вплетен в нашу земную, запутанную, неустроенную, но такую щемяще родную жизнь:

Давно замечено, что глубина и, так сказать, разрешающая сила таланта по-настоящему проверяется в переломные эпохи, когда жизнь стремительно меняется, рушится привычное и на глазах строится новый порядок вещей. А новизна, особенно социальная, всегда жестче, агрессивнее и несправедливее прежнего, обжитого и вследствие этого более очеловеченного мироустройства. Если бы не произошел трагический слом начала 90-х, возможно, Николай Дмитриев так и остался бы последним советским деревенским лириком, неспешно уклоняющимся от настырных социальных заказов и пишущим о своем негромком «самом-самом». Но случилось то, что случилось…

У Николая Дмитриева есть жесткое, больное стихотворение о неумении сохранить и приумножить то, что щедро отпущено человеку Творцом. На первый взгляд этот горький упрек обращен поэтом к самому себе, причем с характерным для него использованием образа сказочного «дурака», вечно попадающего впросак. Именно так, как грустную, ироничную констатацию своей личной житейской, да и литературной нераспорядительности, я поначалу и воспринял эти строки. Но, вчитавшись, понял: в стихах есть и другой, обобщающий план, есть печальная мысль о целом поколении русских людей, а шире – о народе, который опять, в какой уже раз, не смог и не сумел спасти и сохранить родное:

В 90-е годы у разных поэтов, даже прежде благостно камерных или либерально настроенных, появилось много страстных, буквально кровоточащих стихов, рождённых гневом, скорбью и отчаяньем от происходящего в стране. Взять того же Юрия Разумовского:

Такая инвективная поэзия была направлена против поругания прежних святынь, против нищенства и унижений, которым подверглась большая часть народа. Главная, воспаленная мысль этих сочинений: «За что?» В стихах же Николая Дмитриева, написанных в эти же годы, мне слышится иной вопрос, даже два вопроса: «Почему?» и «Что дальше?». Один из самых пронзительных и запоминающихся образов гибнущей, разламывающейся, как Атлантида, Большой России, именовавшейся СССР, я нашел именно у него в стихотворении о гармонисте, собирающем милостыню в подземном переходе: