Бо Ян - Эти отвратительные китайцы. Фрагменты книги

Особенно ярко эта особенность проявилась на «ниве чиновничества». В прошлом главной целью, ради которой человек стремился получить образование, была чиновничья карьера. Эта неосязаемая «нива» состояла из тех, кто преодолел государственные экзамены. Такой преодолевший отбор и попавший в чиновники человек приобщался к сословию, совершенно оторванному от народа… Благодаря образованию можно было сделать карьеру; сделав карьеру — стать обладателем красавиц и денег: как говорится, «добыть из книжек яшмовые личики и хоромы из сияющего золота»… В ту пору представители других сословий подвергались огромному количеству запретов: им не разрешалось носить одежду того или того покроя, ездить в повозках того или иного типа и т. д. Феодальный общественный порядок был рассчитан на чиновников. Китай так долго пребывал в тисках феодализма! И в экономической сфере мало что менялось, а уж в политической мы веками прозябали в соевом маринаде: я имею в виду образ жизни, при котором во главу угла ставились интересы чиновника. Понятно, что с ходом времени маринад становился все мутней, все гуще, а многолетнее пребывание на самом дне маринадного чана дурно влияло на китайцев, в чьем характере вырабатывались корыстолюбие и подозрительность. Я очень недолго пробыл в Америке, но, судя по тому немногому, что мне случилось увидеть, американцы доброжелательны, жизнерадостны и часто смеются. Наблюдая во время поездки за поведением детей своих друзей-китайцев, я заметил, что они хоть и веселы, как всякие дети, однако смеются очень редко. Неужели у нас, китайцев, лицевые мускулы работают не так, как у других людей? Или мы просто слишком хмуры по своей природе?

Из-за того, что нашему народу всегда не хватало молодой энергии, свободы дыхания, у нас поневоле сформировался характер, идущий во вред нам самим. Китайцы подсиживают друг друга, не понимают, что такое солидарность. Мне вспоминается, как начальник японской разведки учил своих подчиненных: «В любом человеке вы должны подозревать врага». Для разведки или уголовного розыска это, может, и неплохой принцип, но пригоден ли он для обыкновенного китайца, чей мозг всегда сверлит мысль: «А не хочет ли этот чужак поживиться за мой счет?»

Наша страна невероятно велика, это страна огромных ресурсов с восьмисотмиллионным, даже миллиардным населением [16] В настоящее время население Китая достигает примерно 1,4 миллиарда человек. (Прим. ред.). . Разве мы сегодня жили бы хуже японцев, сумей мы сплотиться и действовать сообща? Из-за многовекового господства деспотичных феодалов китайцы слишком долго мариновались в соевой жиже. Наши мысли, наши оценки, наш кругозор — все покрылось плесенью из маринадного чана, откуда мы никак не можем выбраться. Мы почти разучились отличать добро от зла, проявлять нравственную твердость при оценке того или иного явления. В любом деле мы больше полагаемся на эмоции и интуицию, чем на способность к рассуждению. Все предстает перед нами в соево-маринадном свете, где нет ни правого, ни левого, ни прямого, ни кривого, ни правильного, ни ошибочного, ни белого, ни черного. При таком подходе к жизни есть ли место размышлению и анализу? Отсюда длительный застой, окостенение, самопотакание — и, в конце концов, всеобщее возмездие: Опиумные войны [17] Имеются в виду две войны — 1840–1842 гг. и 1856–1860 гг., — развязанные Англией и Францией против императорского Китая, одной из причин которых были ограничения на ввоз опиума в Китай. .

Опиумные войны были для нас грубым вторжением иноземной культуры, но, если взглянуть на дело с иной точки зрения, эта «позорная страница в истории китайского государства» стала первым шагом к пробуждению. Японцы иначе смотрят на вещи: В XVIII веке американцы потопили два японских судна, и это привело к тому, что Япония явила себя миру [18] Не вполне ясно, что имеет в виду автор. Датой открытия Японии Западу считается 1854 г., когда коммодор американского военно-морского флота Мэтью Перри прибыл в Японию на боевых кораблях и заставил ее подписать с США договор о мире и дружбе; причем американцы стреляли лишь холостыми снарядами. . Японцы считают, что постыдное событие послужило им во благо: национальный позор стал катализатором национального развития.

На самом деле и нам следует благодарить судьбу за Опиумные войны. Не будь их, на что была бы похожа наша нынешняя жизнь? Скорее всего, у каждого из присутствующих на голове красовалась бы косица, у женщин были бы крохотные перебинтованные ножки, все носили бы длинные платья и куртки старинного покроя, по суше передвигались бы в паланкинах, а по воде — в маленьких лодочках. Произойди Опиумные войны тремя столетиями раньше, надо думать, и Китай изменился бы гораздо раньше, а если бы можно было отодвинуть их еще на тысячелетие назад, весь исторический процесс пошел бы иначе. Мне представляется, что «позорная страница в истории китайского государства» на самом деле послужила мощным импульсом к развитию нашей культуры, погрязшей в соевом маринаде, и не будь такого импульса, китайский народ до сих пор барахтался бы на дне чана, что, в конце концов, привело бы к удушью и смерти.

С Опиумными войнами в страну пришла чужая модернизированная культура Запада; чем раньше бы она проникла в старорежимный Китай, тем лучше было бы для последнего. Такой мощный импульс, конечно, стал серьезным вызовом для нашей истории и цивилизации, зато дал дорогу новой материальной и духовной культуре. Что касается современной материальной западной культуры с ее самолетами, автомобилями, метро, оружием и прочим, мы, китайцы, будто внезапно прозрели: оказывается, вовне существовал другой, неведомый мир с огромным количеством неведомых явлений и предметов, и это заставило нас пересмотреть сложившиеся представления. Что же касается культуры духовной, то и тут западная политическая и научная мысль открыла для нас множество теорий и учений. Мы понятия не имели о существовании таких понятий, как демократия, права человека, нормы судопроизводства, — все это были нововведения, позаимствованные у западной цивилизации…

Когда в феодальные времена одна правящая китайская династия приходила в упадок и на смену ей приходила другая, это никак не отражалось на политическом строе. Единственным наглядным проявлением того, что к власти пришли новые правители, было сожжение домов. Чтобы продемонстрировать свое несходство с предшественниками, они сжигали дотла дворцы и храмы, возведенные предыдущей династией, и строили «свои» — новые. Это якобы делалось для того, чтобы уничтожить постройки деспотов и наглядно показать, что теперь будут соблюдаться принципы гуманности: «гуманистам» надлежало сжечь логово «тиранов».