Антонина Коптяева - Собрание сочинений. Т. 4. Дерзание.Роман. Чистые реки. Очерки

Тут совершенно естественно возникло у Ивана Ивановича воспоминание о встрече с Алешей Фирсовым у газетного киоска. Как стоял, как смотрел!.. Мальчик по существу одинок: мать все время занята. С какой горячей тоской он говорил о смерти отца! Лариса знала, а больше никто не знал…

Хирург вспомнил, как, движимый могучим и мучительным чувством, он пришел в сталинградском госпитале к Ларисе. Она сидела рядом со своим мальчиком в тесном подземелье, на убогой койке и при свете коптилки читала ему письмо от убитого уже отца. Столько слов хотел сказать ей хирург Аржанов, но не вымолвил ни одного. У него оборвалось сердце, когда она, увидев его, поднялась и, заслоняя собой мальчика, готового подбежать к нему, будто сказала суровым, осуждающим взглядом:

«Ну, что тебе нужно, разве ты не понимаешь, что твой приход оскорбляет меня?»

«И тогда я тоже не понял!» — подумал Иван Иванович с внезапным сожалением о былой любви к Ларисе. — «Да-да-да, я не разглядел, что она не просто отталкивала, а боялась сказать „убит“, оберегая жизнь ребенка. Как же терзалась она, когда не решилась довериться нам! А тут я с Варей… Почему же нельзя было переждать?» Эта мысль точно оглушила Ивана Ивановича, и он остановился. Кто-то толкнул его, налетев сзади, и послал ему «болвана», кто-то задел его портфелем и извинился — он ничего не слышал. Лариса Фирсова, скрывая гибель мужа от хрупкого, уже смертельно потрясенного ребенка, скрыла все и от человека, который любил ее.

«Но я, похоже, до сих пор ее не разлюбил! И она… что же она-то?»

Доктор стоял посреди тротуара, но никто уже не ругал его: толпа, подобно реке, обтекала могучую, издали приметную неподвижную фигуру. Только озорной подросток, пробегая мимо, бросил со смехом:

— Вот так монумент!

— Что же это получается? — вслух произнес доктор медицинских наук, профессор Аржанов и, стряхнув оцепенение, пошел, вернее, побрел дальше.

«А Варя, а Мишутка? О Елене Денисовне хлопотал, хотел обогреть человека, но, оказывается, привел ее не в теплый дом, а в разгороженный двор, где гуляет-дует сквозной ветер! Выражаясь языком сегодняшнего дня, явилась хозяйка душевной жилплощади, а та уже заселена. Варя там поселилась. Где же вы были до сих пор, уважаемая Лариса Петровна?»

— Похоже, квартиросъемщик сошел с ума! — пробормотал Иван Иванович. — Тут уж никакая милиция не поможет. Что же я натворил? Выходит, испугался одиночества и пустил жильца на избыток жилищной площади. И нам неплохо жилось, совсем неплохо. Мне казалось, я любил Варю… Казалось? Любил? Врешь, брат, без всяких «казалось» любил, а на Ларису крест был поставлен. Только беда в том, что я на живого, а не на мертвого человека этот крест поставил!

Варя возвращалась домой, довольная своим рабочим днем. Ведя Мишутку за руку, она поднялась по лестнице, открыла дверь и отшатнулась: едкий дым так и рванулся им навстречу.

— Все благополучно! — крикнула соседка Дуся, выплывая в пестром халатике из сизого дымного облака; худенькое лицо ее под пышно и мелко завитыми короткими волосами казалось совсем детским. — Елена Денисовна осваивает газовую плиту.

— Картошка сгорела! — озабоченно сообщила Елена Денисовна из кухни. — Это зверь, а не плита: раз — и готово. Всего-то на пять минут успела отвернуться…

— Надо было ма-аленький огонечек! — пропела Дуся.

— Я помню, маленький. Да боюсь, чтобы не погасло.

— Ничего, привыкнете. — Варя сняла с Мишутки кепку и пальтецо, переоделась сама по-домашнему. — Где же Наташа? — спросила она, заглянув в комнату соседей.

— Моя Наташка у Галины Остаповны, а больную Наташу Иван Петрович увез в больницу.

— Иван Петрович?.. Ах, это Ваня Коробов! — Варе вдруг стало страшно: предстоит неизбежная операция. Да какая! А вдруг она пройдет неудачно? Вот будет горе и позор! Да, и позор! Хорошее настроение сразу улетучилось, и молодая женщина, насупясь, пошла к себе.

Раньше она никогда не сомневалась в успехе операции, если за нее брался Аржанов, а сейчас, уже не впервые, ее охватило сомнение. Может быть, это потому, что у него стало больше смертных случаев, чем раньше, когда он не занимался пороком сердца? И, однако, он не намерен отступать даже при повышении процента смертности!.. Зачем же браться снова за черепно-мозговую операцию? Нелогично! Несерьезно! У Вари мелькнула мысль побежать в больницу, найти Ваню Коробова и отсоветовать ему лечить Наташу у Ивана Ивановича.

При этой мысли она еще сильнее взволновалась: ведь Наташа настроилась лечь на операционный стол именно к Аржанову. Ведь так важно — настроение больного! И разве простит хирург жене такое недоверие? Но если не вмешаться, то это может обернуться очень плохо для Наташи. Лучше всего поговорить с самим Иваном Ивановичем — пусть он откажется от этой операции.

Похолодевшими руками Варя сняла телефонную трубку, но в больнице сказали, что профессор уже ушел. Тогда она, не умея откладывать свои решения, попросила разыскать Коробова.

— Ваня! Мне очень трудно вам это говорить, но я прошу вас, положите Наташу к настоящим нейрохирургам, — тихо сказала она в трубку несколько минут спустя.

Коробов долго молчал, видимо, ошеломленный, собирался с мыслями.

— Почему? — спросил он наконец, но в голосе его прозвучала не тревога, а удивление.

— Мне нельзя объяснить вам это по телефону, — ответила Варя, следя одним глазом, как Елена Денисовна выпроваживала из кухни Мишутку, который уже успел «потрогать» газовые краники. — Я вам все объясню дома.

— Не надо так, Варя, — прозвучал в трубке серьезный и мягкий голос. — Иван Иванович для нас самый авторитетный хирург. Мы надеемся на него. Если он Оляпкина удачно оперировал в блиндаже на передовой, то неужели в московской клинике сделает операцию хуже? Пожалуйста, не говорите ничего Наташе. Она хоть и боится, но верит, что все будет хорошо. Вы слушаете меня?

— Да. Конечно, — подавленно ответила Варя. — Ведь я тоже хочу хорошего и вам, и… своему Ивану Ивановичу.

— Что с тобой, Варюша? — спросила Елена Денисовна, увидев ее сразу обострившееся, нахмуренное лицо.

— Со мной? Я очень волнуюсь. — Варя покосилась на соседку, которая, звеня пестиком, толкла что-то в ступе, и сказала громко: — Сделала глазную операцию сегодня старому колхознику из Мордовии. Оба глаза были закрыты рубцовыми изменениями век после трахомы… Такие тяжелые рубцы образовались… Ассистент — опытный хирург — сказала мне после операции: вы прекрасно работаете. А я боюсь. Когда делаю операцию, то не боюсь, но до этого и после просто лихорадит. Вот прооперировала больного Березкина и теперь все время буду дрожать, как бы не воспалился у него другой глаз. Сколько всяких несчастий угрожает людям на каждом шагу! — добавила Варя с тоской и вымученно улыбнулась женщинам, внимательно слушавшим ее. — Никак не привыкну к мысли, что я уже врач и допущена к самостоятельной работе.