Антонина Коптяева - Собрание сочинений. Т. 4. Дерзание.Роман. Чистые реки. Очерки

Поглядев на всю эту суматоху, Варя тоже взялась кроить давно купленное полотно для наволочек. А сейчас она подумала, что вот так же спокойно будут смотреть люди со стороны на разрушение ее семейного гнезда. Ведь они с Иваном Ивановичем оба самостоятельные, проживут и врозь. Вот Злобин поселился отдельно от Раечки, мелкой эгоистки-собственницы, стремящейся превратить близкого человека в настоящего раба! И не только его одного, но и детей, имевших несчастье родиться от их брака. Какой же это брак? Кому он нужен? Неужели случится чудо и Раечка переменит характер? Может, и по-иному получится: почувствует Злобин, как хорошо жить без постоянной свирепой слежки, без оскорблений и диких истерик, и не захочет опять надеть на себя ярмо, намозолившее ему шею.

«А мне без Ивана Ивановича будет нехорошо!» — Варя юркнула за штору, забралась с ногами на широкий подоконник. Какой несчастной показалась она себе, когда примостилась на нем, охватив руками колени, точно спрятавшаяся обиженная девочка!

Нет, она лучше промолчит и ничего не скажет Ивану Ивановичу, чтобы еще больше не обострить отношения. Потерять его? Это равносильно самоубийству. Пусть все идет своим чередом. Невозможно самой убить себя после того, как окончила институт и так интересно начала работать, когда сын растет, черноглазый румяный Бодисатва, так называет его Решетов. Бодисатва! Маленький буддийский божок, приносящий людям счастье…

Неужели Иван Иванович получит квартиру и переедет туда с Ларисой Фирсовой и Алешей, а Варю бросит здесь с Мишуткой, Еленой Денисовной и Наташкой. У нее останется шифоньер с платьями, раскладушка и детская кроватка. Остальные вещи Иван Иванович увезет на новую квартиру: и письменный стол, и книги, и кровать, и даже наволочки, сшитые на днях Еленой Денисовной. Варя все отдаст ему, кроме Мишутки. Только трудно, немыслимо трудно и страшно представить, как же это он переедет без нее на другую квартиру! И как она будет одна ездить на работу, как будет без него сажать осенью молодые деревца в ямы, приготовленные во дворе, но примятые колесами пожарных машин? Вот и липу, любимицу всех жильцов, искалечили! Варя снова посмотрела на пострадавшее дерево, и уже не растрепанного пьянчужку напомнило оно ей, а человека, на которого обрушилось непоправимое, ужасное несчастье. И человек этот — она, Варя Громова.

— Значит, отправляемся к Раисе Сергеевне! — сказал Решетов после работы, доставая из шкафа пиджак.

Иван Иванович, уже переодетый, согласно кивнул, повязывая галстук. Жара в операционной доходила до тридцати пяти градусов, и хирурги вместо рубашек надевали под халаты кто майку, кто сетчатую тенниску.

— Пойдем сейчас же, чтобы принести Леониду известие до обеда, а то он высохнет от расстройства.

— Дипломатические переговоры, так сказать? — сиплым басом спросил Прохор Фролович Скорый и плутовато подмигнул.

Он только что вернулся из министерства в самом веселом расположении духа. Энергичный администратор и горячий патриот своей больницы, он действовал то напористо, как таран, то соловьем разливался, не пренебрегая лестью, если это шло на пользу дела.

А дело требовало многого. Основанная почти полтораста лет назад городская больница в настоящее время представляла собою лечебный комбинат на тысячу коек, не считая круглосуточных яслей и детского сада, где помещались в случае надобности дети больных. Терапевтическое отделение, глазная клиника, родильный дом и женская консультация, хирургический корпус плюс «помощь на дому» и здравпункты на заводах — вот далеко не полный перечень того, что требовало неусыпной заботы Прохора Фроловича Скорого, заместителя главного врача больницы по административно-хозяйственной части. Приобретение одеял и кроватей, питание больных, аппаратура, хирургические инструменты. Надо иметь очень хорошую голову, чтобы не теряться и ничего на забывать. И Прохор Фролович не терялся: не было случая за все двадцать пять лет его административной деятельности, чтобы он не освоил целесообразно до начала следующего квартала отпущенные по смете деньги.

— У меня всегда копеечка в копеечку, — хвалился он в минуты благодушного настроения.

Вечно он спешил, но успевал выхлопотать, получить, доставить только потому, что был мастером в деле снабжения и знатоком человеческих душ, в высшей степени владея тем, что называется подходом, и ему доставляла истинное наслаждение удачно проведенная «операция» где-нибудь в дебрях московских торгов. Про Фро также поставлял своим хирургам разные импортные новинки, вроде автоматических игл, и вместе с ними бранил технический совет по снабжению медицинской промышленности, хотя трудности доставать лишь подстрекали его предприимчивость. Ведь это он в свое время первый нашел возможность заказывать для Решетова трехлопастные гвозди, уговорив главного врача больницы обслуживать вне очереди работников одного крупного завода. Мотивировки его при этом оказались, как обычно, неотразимыми.

После случая с Тартаковской он тоже чувствовал себя именинником и сразу, осмелев, заказал на заводе целую сотню трехлопастных гвоздей, хотя они при таком порядке заказа обходились около пятидесяти рублей за штуку.

— Неужели сотню? — спросил Решетов, который привык получать от Про Фро из рук в руки не больше двух-трех, много — пяти гвоздей из лучшей нержавеющей стали. — Где же мы найдем столько денег?

— Есть резервик. Ведь почти по себестоимости, так сказать. — Скорый усмехнулся, зеленые глазки его под припухшими веками заблестели остро и хитренько. — Помните, во сколько нам обошлись первые гвозди?

— Еще бы не помнить! В собственном кармане деньги счет любят! Двести шестьдесят рублей за один гвоздь мы платили. Потом по восемьдесят рублей за штуку, а в последний раз по пятьдесят.

— Теперь еще дешевле. — Скорый взял со стола узкий металлический штифт, задумчиво повертел в руках. — Если бы технический совет пустил его, так сказать, в серийное производство, то красная цена за штуку была бы пятьдесят копеек. А то получается опять нелепость. Ваш направитель для гвоздя приняли в производство, ряд больниц подхватил это дело, так сказать, приняли аппарат, а гвоздей достать не могут.

— На днях мы ходили к министру, — сообщил Иван Иванович. — Толковали, доказывали.

— Ну и как?

— Говорит, нужен специальный завод для выпуска гвоздей, штампы нужны и прочая и прочая.

— Плохо доказывали, — заметил Скорый. — Я пришел к нашему главврачу и сказал ей: содержание одного больного с переломом шейки бедра обходится нам тринадцать рублей в день. Точно? Точно. Содержим мы таких больных при консервативном лечении до двухсот дней? Легко ли больше полугода! Лежат и по девять месяцев. Да, лежат. Да, содержим. Значит, один больной, так сказать, обходится государству в среднем в две тысячи шестьсот рублей. После чего он умирает, как обычно, от пневмонии. А при новом оперативном методе уходит домой жив-здоров, так сказать, через двадцать дней. Может он уйти с гвоздем на своих собственных ногах через двадцать дней? Может. Значит, его лечение обойдется нам только в двести шестьдесят рублей, то есть в десять раз дешевле. Вот и прикиньте, скольким людям мы сохраним жизнь и трудоспособность и какую экономию дадим государству, уложившись, так сказать, в спущенные нам сметы, если закажем энное количество гвоздей.