Журнал Русская жизнь - Земля (сентябрь 2007)

Пустыня - макет свободы, а почва - макет жизни. Даже саксаул в пустыне корнями уходит на километры в глубь, в песок, - чтобы ухватиться за почву. Почва - это самый великий пласт жизни, самый великий океан. Как можно жить на земле просто так, не благодаря ее, не работая на ней? Люди, которым не понятна работа на земле, должны жить на бильярдном шаре, а не на земном. Отвернуться от земли - значит отвернуться от труда. Земля - это первотруд, первоязык, первокультура. Родниковое начало всех людей, всех рек. Не понимает этого у нас почти никто. Зауниверситетились все!

- Помню, как у нас в деревне появился трактор. Это же было живое существо, у него был железный пот, его по холке хотелось погладить, овса ему дать! Деревня - это материнский класс, несущий красоту и страдание. Деревня выстрадала города, деревня в лице танкистов и пехоты была первым бойцом - и не на второй или третьей линии фронта, а на самой передовой. На деревню не распространялась спасавшая город бронь. Вся деревня поголовно ушла на фронт.

Деревня - это наши послевоенные города, послевоенная молодежь, которую безмужно вырастили недолюбившие женщины. Наши женщины, а не Черчилль с Рузвельтом открыли второй фронт.

Деревня - это наша мысль. Рабочий класс весь из деревни! Наше железо - это тоже деревня. Кто поднимет железо на крыло? Кто поставит его на гусеницы? Только деревня, некому больше. Наши маршалы, писатели, художники кисти и резца - почти все из деревни. Артисты народные - из деревни. А сама деревня осталась под соломой и в пепле. Деревня - это наша совесть, наша сказка, наша песня хоровая.

Это из совсем новых стихов, но Егор Исаев повторяется. «Земля земель» - это у него уже было. «Земля земель сомноженных народов, соборный свод согласных языков». Эта строчка поэта, рефрен его почти сорокалетней давности поэмы «Даль памяти», была относительно популярным советским лозунгом, ее часто цитировали в газетах и в речах, если обстановка, в которой произносилась речь, располагала к цитированию стихов. Я сказал об этом Исаеву, и он заметно оживился: вероятно, поэту не часто приходится разговаривать с людьми, читавшими его произведения.

- А помнишь, у меня в «Дали памяти» была Кремень-слеза? Ну вот. В ней были и огонь, и слеза. Огонь, печаль, - но и радость, все скипелось в этой слезе.

- Если говорить о коллективизации… Я говорю так: коллективизация? Да, а что делать? Трагедия, да. Я, между прочим, был первым человеком, который сказал, что рядом с памятниками комсомольцам первых строек социализма должен стоять памятник раскулаченным, которые на этих стройках были главной силой. Комсомольцы были дрожжами, а тестом были раскулаченные. И надо ставить памятник кулакам. В Магнитогорске, Комсомольске-на-Амуре, Караганде, Кузбассе - везде. Они заслуживают памятника. Но как можно было обойтись без раскулачивания, я не знаю.

Призванный в конце войны, Егор Исаев на фронт не попал, после Победы служил в Чехословакии, потом в Австрии. Работал в фронтовой газете, редактором которой был Михаил Алексеев (будущий автор «Ивушки неплакучей» и «Вишневого омута», главный редактор журнала «Москва») - «божественно деревенский человек». Гвардии майор Алексеев писал роман «Солдаты», гвардии младший сержант Исаев - стихи, которые публиковала не только фронтовая газета, но и московский журнал «Смена». В 1950 году Егора Исаева демобилизовали. Приказом министра вооруженных сил ССС- была предусмотрена досрочная демобилизация солдат и сержантов, имеющих среднее образование, чтобы фронтовики успели поступить в вузы. Исаев собирался поступать в Литинститут, но не успел. Завкафедрой творчества Василий Смирнов сказал, что экзаменационная комиссия уже распущена, и ради одного дембеля собирать ее заново он не станет, посоветовал приехать через год. В самом скверном расположении духа Исаев пошел куда глаза глядят. В институтском дворе наткнулся на офицера с орденскими планками. «В чем дело, младший сержант?» - «Опоздал». - «Что за глупости, пойдем. - Повел назад к Смирнову, объяснил: - Это не он опоздал, это армия опоздала». Смирнов поворчал, но принял без экзаменов.

Того офицера звали Юрий Бондарев. Он уже учился на третьем курсе и пользовался в институте большим авторитетом. Вообще, послевоенный Литинститут был под завязку укомплектован будущими звездами советской литературы. Собственно, за роман «Студенты» о будущих бондаревых и баклановых литинститутец Юрий Трифонов в 1948 году получил Сталинскую премию. Я был уверен, что у Исаева отношения с Трифоновым не сложились: слишком разные люди. Егор Александрович эту догадку опровергать не стал.

- Мы не дружили, но, конечно, общались. Мы все друг с другом общались, общительные были. А вообще я Трифонова очень уважаю, глубокий писатель. Тогда вообще писатели были писателями пережитого, а не голого таланта. Талант - явление тягловое, но на нем одном далеко не уедешь, потому что писатель - самая коллективная профессия. Талант имеет один, а принадлежит он миллионам.

Эта статья может показаться фельетоном, но это неправильное представление. Егор Исаев не заслуживает плохих слов. И какими бы ни были его стихи, одна его заслуга перед русской литературой бесспорна: Николай Рубцов. Сейчас об этом не принято говорить (по внутритусовочным причинам), но большой русский поэт Николай Рубцов без Егора Исаева мог и не состояться. Именно Исаев, который заведовал отделом поэзии в издательстве «Советский писатель», выпустил обе московские книги Рубцова - «Звезду полей» и «Сосен шум», с которых началась его всероссийская слава.

- От Рубцова веяло странным бахвальством, он все время что-нибудь устраивал, и его за это каждый раз наказывали. Когда (знаменитая история) он поснимал со стен портреты классиков - Лермонтова, Пушкина, Некрасова - утащил их к себе в общежитие и стал с ними выпивать, его хотели исключить из института. На собрании я (у меня в те годы был в Литинституте свой семинар) сказал: прекрасно, исключаем так исключаем. Давайте еще заодно откуда-нибудь исключим Есенина, он тоже был большой балагур. Все посмеялись, но Рубцова не исключили, только на заочное перевели.

Это был очень странный человек. Он вмещал в себя и хулигана, и священника. И я не то чтобы горжусь тем, что дал ему старт, но очень дорожу этим стартом, как будто это мой старт, а не его. Однажды я его даже привел в «Правду» и оформил ему там командировку на Алтай, и после этой командировки в «Правде» вышли четыре его стихотворения - а он тогда еще не публиковался. «Звезда полей» была его дипломной работой, и на защите я был его оппонентом, и когда он прочитал все свои стихи из этой книжки, я сказал: считаю, что работа заслуживает отличной оценки и издания в «Советском писателе».