Журнал Русская жизнь - Октябрь семнадцатого (ноябрь 2007)

Ясно, что настроение матросов было прескверное, раз их же товарищ боялся так своей собственной среды.

Мы тихо подъехали ко второму крыльцу, у которого стоял часовой матрос.

Я предъявил ему свой мандат и сказал, что приехал по делу. Он и не посмотрел на мандат, не спросил его и у других моих спутников и равнодушно впустил нас в дверь.

Тут откуда-то выпрыгнул наш таинственный, уже знакомый нам незнакомец и тихонько сказал: - Пойдемте вот сюда.

Мы вошли в довольно свободную комнату, всю сплошь беспорядочно заваленную ящиками с ручными гранатами, бомбами, бикфордовым шнуром, ружьями, лентами от пулеметов, ящиками с оружейными патронами. Тут же вперемешку стояло более десятка пулеметов, валялись беспорядочно сложенные ружья, у стены - куча револьверов и около них - груда револьверных патронов. В углу стояли знамена и длинное черное полотно, укрепленное на двух шестах, на котором белыми буквами тянулась бледная надпись: «Да здравствует анархия!» И, действительно, анархия здесь здравствовала. Она была в полной красоте своей.

- Мда-а-а, - протянул Демьян Бедный, перелезая через ящики с ручными гранатами и попадая ногами в рассыпанные на полу патроны. - Ведь достаточно смелых двух десятков людей, чтобы захватить все это, - сказал я моим комиссарам. - Ведь это ужасно. Присмотритесь-ка вы здесь ко всему хорошенько. Рабочие комиссары были в полном негодовании. - Мы собираем каждый патрон, бережем каждый револьвер, а это что такое? Действительно, анархисты! Вот куда нужно бы сунуть наших защитников их! - возмущался другой.

И мы вошли в свободную комнату, где ходило несколько матросов. К нам подошли. Я сказал, что приехал по делу из Смольного, и что мне, прежде всего, необходимо переговорить с кем-либо из комитета. - Позовем сейчас! - откликнулся кто-то. - А по какому делу? - настаивал один из присутствовавших, вдруг беспричинно и неожиданно раздражаясь. - Так, есть дельце к комитету. - А вы кто будете? - обратились матросы к рабочим. - Мы - рабочие комиссары.

В это время, легкой походкой, высокий и стройный, подходил ко мне хорошо мне знакомый матрос Железняков, который оказался здесь председателем комитета части. Я знал его раньше по различным делам и всегда питал к нему большое доверие.

Мы дружески поздоровались. Я отвел его в сторону и показал ему предписание Владимира Ильича. Он смутился. - Вам это известно? - Да, но откуда вы могли это узнать? Это наша братва балует, говорил им - до добра не доведет… - Как будете действовать? - задал я ему испытующий вопрос. - Ну, что ж, - раз надо, так надо… - Я предлагаю вызвать представителей судебно-следственной части флота. Вероятно, и у вас здесь есть представитель? - Да, есть, - сказал он, ухмыльнувшись. - А потом я прошу присутствовать вас как председателя комитета и еще двух товарищей из комитета, и давайте скорее начинать, - перешел я от взаимных советов в атаку.

Железняков тотчас же послал матросов найти комитетчиков и представителя судебно-следственной части, и мы все вошли в большую залу, где почти посередине тянулись в один ряд длинные столы.

Весть о нашем прибытии разнеслась по экипажу, и со всех сторон стали поодиночке и группами выкатываться матросы, большинство вооруженные револьверами. Громко разговаривая, выкрикивая и насвистывая, двигались они группами по залу. Многие из них были, очевидно, сильно под хмельком. И не прошло и пяти минут, как вся зала была полна народа.

Мы уселись у стола. Прибежал, запыхавшись, представитель судебно-следственной части, несчастный, задерганный человек, и когда я спросил у него, в чем дело, он шепотом сказал: - Мы все это и многое другое отлично знаем, но что же мы можем сделать? - и отчаяние, и робость, и усталость прозвучали в его голосе.

Подошли комитетчики, бравые, трезвые ребята; тут же в толпе маячил наш проводник, очевидно, сам удивляясь, какую затеял он кашу.

Я сказал, что надо начинать. Железняков ударил в ладоши и звонко, и отчетливо, и повелительно - он был прирожденным вождем - сказал: - Товарищи, займите места! (Разговоры прекратились.) Начинается заседание. К нам приехали товарищи из Смольного по делу, а по какому - они все скажут.

Я отнюдь не хотел митинговать и ни в коем случае не мог позволить низвести правительственное следствие до какого-то всеобщего словопрения, а потому сразу объявил: - По предписанию председателя Совета Народных Комиссаров, Владимира Ильича Ленина, объявляю начатым следствие по делу самовольного задержания на улицах группой матросов трех офицеров, причем к следствию, согласно выработанных форм, привлекаю представителей судебно-следственной части флота и трех представителей комитета вашей флотской части и двух рабочих комиссаров. Все перечисленные лица образуют из себя местную следственную комиссию под моим председательством по назначению правительства.

Матросы, очевидно, ничего этого не ожидали. Сразу умолкли, еще не зная, как на это реагировать. - Оглашаю предписание революционного правительства, - и я прочел предписание Владимира Ильича. Все сразу и окончательно успокоились.

Я обратился к председателю комитета флотской части с вопросом: - Правда ли, что некоторой частью матросов самовольно арестованы три офицера и что они содержатся в крайне скверных условиях? Железняков блеснул глазами. - Правда! - ответил он. - Как их фамилии? - Волк, Масленников… - и Железняков назвал третью фамилию, которую я сейчас забыл. - Прошу сделать распоряжение доставить Масленникова. В зале прошел ропот. Я в упор смотрел на Железнякова. Он вспыхнул и произнес: - Доставить Масленникова! «Ну, дело пошло, - подумал я, - надо всех держать в крайнем напряжении».

Один из матросов, низкого роста, круглый, приземистый, отделился от комитетчиков и полубегом вышел из залы.

Нам подали чай, черный хлеб, масло и соль. Никто не дотронулся. Всем было не до того.

Не прошло и нескольких минут, к столу подошел, запыхавшись, еле дыша, молодой офицер, поручик, растерянно смотревший кругом. Я предложил ему сесть. - Как ваша фамилия? Он молчал и, словно извиняясь, глядел на нас, прикладывая руку к сердцу. «В чем тут дело?» - подумал я. Я опять переспросил его: - Прошу, назовите вашу фамилию и расскажите, кто вы, откуда вы? Он страдальчески улыбнулся и с особенным напряжением, заикаясь, промолвил: - М-м-масленников… - и опять умолк. Потом, точно собравшись с силами, сказал: - Я-я оч-ч-ень запыхался… Трудно говорить… Бежал… - Откуда бежали? Почему запыхались? - невольно спросил я его. - Весь день сидел в холоде, не ел ничего… а потом сразу бегом!… Не могу бежать… А он сзади с револьвером… В зале наступила тишина. Я вопросительно посмотрел на Железнякова. - Спешил исполнить приказание! - особо деланно, вдруг громко произнес тот круглый, приземистый матрос, который ходил за арестованным.