Журнал Русская жизнь - ВПЗР: Великие писатели земли русской (февраль 2008)

В мае-июле он последний раз работает над поэмой «Возмездие».

26 мая Блок пишет последнее письмо Чуковскому со знаменитым: «слопала-таки поганая, гугнивая родимая матушка Россия «меня», как чушка своего поросенка». Этим словам непосредственно предшествует фраза: «Итак, „здравствуем и посейчас“ сказать уже нельзя». Она отсылает к счастливому, как теперь выяснилось, декабрю 1919 года, когда появились такие стихи:

4 июня помечено последнее письмо матери: «Если нервы несколько поправятся, то можно будет узнать, настоящая ли это сердечная болезнь или только неврозы… Я принимаю водевильное количество лекарств. Ем я хорошо, чтобы мне нравилась еда и что-нибудь вообще, не могу сказать… Спасибо за хлеб и яйца. Хлеб настоящий, русский, почти без примеси, я очень давно не ел такого».

18 июня 1921 года Блок уничтожает часть своего архива, а 3 июля - часть записных книжек. Эпопея с попыткой выехать на лечение в Финляндию, которой посвящена наша публикация, разворачивается почти месяц спустя. Наверное, товарищи из Политбюро умышленно препятствовали отъезду поэта, даже - наверняка; им надо было сбросить его с корабля современности; но и в этом случае нельзя сказать, что их планы шли вразрез с планами Блока. 7 августа он умер - романтический Пегас, запряженный в тарантас, перестал рвать постромки.

Александр Тимофеевский

Из воспоминаний Веры Гартевельд

Вера Георгиевна Гартевельд (1893 - ок. 1970) - это еще одно имя из петербургской «полночной Гофманианы», из той, по словам Анны Ахматовой, «беспечной, детской, готовой на все превратности семьи бродячих артистов» и сопутствующей им богемы.

Урожденная Логинова, Вера Гартевельд была родственницей композитора Милия Балакирева, училась в привилегированных гимназиях, интересовалась искусством. Совсем юной она познакомилась с одной из блистательных «коломбин десятых годов» - Палладой Старинкевич. В «эпоху Паллады», как называла Вера начало 1910-х годов, она входила в аристократический и артистический кружок графа В. П. Зубова, барона Н. Н. Врангеля, графа Б. О. Берга.

Мужем Веры Георгиевны стал Георгий Вильгельмович Гартевельд (по-домашнему «Гри-Гри»), композитор, написавший около 80 романсов на стихи поэтов Серебряного века, в том числе Черубины де Габриак. Его брат Михаил был автором поэтических книг «Ночные соблазны» (СПб., 1913), «Кровавое солнце» (Военные стихи). Пг., 1915, «Сафо» (Пг., 1916) и воззвания Солдатского союза просвещения «Долг Народной Армии», выпущенного в дни Февральской революции 1917 года. Во главе этой артистической семьи стоял швед по происхождению Вильгельм Наполеонович Гартевельд, собиратель песен каторги и ссылки, фольклора времен войны 1812 года, очеркист и драматург. Словом, Вере Гартевельд было о чем вспоминать, несмотря на то, что ни именем, ни делом она не определяла ход событий, а лишь была подхвачена их водоворотом, как тысячи других свидетелей ушедшего века. Ее рассказ, написанный по-французски в 1960-е годы, - это история частного лица, непосредственная, непоследовательная, а потому, возможно, вызывающая доверие и сопереживание.

В рукописи Веры Гартевельд упоминаются десятки имен: Борис Пронин, Георгий Иванов, Федор Сологуб, Николай Клюев, Илья Репин, Лиля Брик, Владимир Маяковский, Константин Бальмонт, Всеволод Мейерхольд и другие завсегдатаи кабаре «Бродячая собака». Там, как писала Анна Ахматова, «на стенах цветы и птицы томятся по облакам». Запомнившиеся мемуаристке строки из стихотворения «Все мы бражники здесь, блудницы…» датированы 19 декабря 1912 года и не единственные из созданных в «Бродячей собаке». Один из упомянутых в воспоминаниях поэтов, Всеволод Курдюмов, включил в свою книгу «Пудреное сердце» (СПб., 1913) цикл стихов «Коломбина» с посвящениями Палладе и ее подруге.

После окончания учебы в гимназии и на курсах Лохвицкого-Скалона (со специальностью «французский язык») я должна была по желанию моей матери продолжить учебу в университете. Однако скука, которую я испытывала в течение всех этих лет обучения, привела меня к заключению, что не стоит больше длить эту скуку - я могла бы учиться и просто у самой жизни.

Мне было 15 или 16 лет, когда я познакомилась с младшей дочерью инженер-генерала Старинкевича Палладой Олимповной, которая была старше меня на семь лет. Она до крайности очаровала меня своей несколько экстравагантной внешностью и чудесным профилем, напоминающим профиль ее отца, человека весьма благородного. Мадам Старинкевич, женщина очень привлекательная и высоконравственная, была когда-то артисткой цирка, но легкомысленный и фривольный характер, который часто встречается у людей этой профессии и начисто отсутствовавший у матери, проявился, напротив, у дочери; и этот характер развился совершенно невероятным образом, в особенности после смерти отца.

Вначале меня притягивало к Палладе не одно только восхищение ее красотой. Поскольку у нее было много знакомых среди артистов всякого рода, мне казалосьполезным для собственного развития всюду за ней следовать и принимать участие в интересных и увлекательных вечеринках и обедах - компания культурных людей вполне могла заменить мне школу. В Палладе меня восхищала ее манера вести беседу: говорили обо всем и ни о чем; она умела строить разговор так, как это делали в ХVIII веке. Все, что она рассказывала, было в высшей степени занимательно и полно иронии, даже тогда, когда речь шла о ней самой. Я могла часами слушать эти рассказы, любуясь ее профилем, все забывая, как загипнотизированная. Часто мы проводили вместе целые дни, и эта дружба длилась почти восемь лет; я называла это «эпохой Паллады».