Журнал Русская жизнь - Безумие (март 2008)

Единственным сломщиком времен, кого не назовешь пустозвоном, был мистер Марк Твен - ну так он и засылал янки из Коннектикута ко двору короля Артура не с целью приобщить надменного гамщика к немеркнущим идеалам рыцарей Круглого стола, а только чтобы высечь искру из столкновения цивилизаций, что совершенно меняет дело. В давней экранизации романа гонца в затерянный мир опять играл Сергей Колтаков, а это уже подозрительно вдвойне. К ним с Галкиным следует внимательно присмотреться, только не отвлекаясь, а то они дезактивируются на глазах и возникнут из ничего где-нибудь через месяц, со свежим ожогом от горючей смеси и шрамом от каменного топора.

В старину запараллеливанием звонкого прошлого с пытливым настоящим и засылкой пионеров на допрос в гестапо ведал «Беларусьфильм», самая дремучая из национальных киностудий. Не было у них ни лирико-этнического крена, как в Киргизии или Молдове, ни звездных режиссерских кадров, как в Грузии, Украине и Литве - одна набыченная партизанская дубрава. В «Пятерке отважных» дети, явившись в краеведческий музей с целью приобщиться пламени дальних сражений, переселялись душою в пионеров 41-го года. В «Дочери командира» стайку бегущей по перрону ребятни тормозил стоп-кадр и закадровая пулеметная очередь эхом далеких разрывов. Короче, «мы никогда не забудем с тобой, как наши ровесники приняли бой».

Особый размах тема приобрела в перестройку, когда полчища старорежимных мизантропов были в одночасье разжалованы из безусловных моральных авторитетов и тотчас сорвались на блатную кочетовскую истерику: а ты порох нюхал? а лебеду жрал? а зону топтал? Львиная доля предложенных тогда проектов перековки была забракована за несусветную глупость и отсутствие соблазнительного антигероя - жирного частного собственника в подтяжках. Прытких и яростных демократов гнать в 41-й год не имело смысла: они могли и там не сплоховать.

Но минули годы, страна нагуляла жирок, и отовсюду повылазили дрянные юноши на джипах с дредами, компьютерными прибамбасами и кличкой Борман, которые буквально просятся в котелок, добавить морковки, перца-лаврушки - и на огонь отеческих пожарищ, Ржевский выступ или Волховский фронт. За истекший период артельный метод сюжетосложения себя показал, но даже и на его фоне титр «Сценарий А. Шевцова при участии К. Белевича, экранная версия Э. Володарского» говорит только о том, что первичный предложенный студии продукт полностью оправдывал жаргонное прозвище «болванка». Вмешательство г-на Володарского не слишком спасло дело. Для пущего воспитательного эффекта и полноценного триумфа от обосратушек золотой молодежи под перекрестным артогнем Шевцов с Белевичем сделали героев черными следопытами, ковыряющими русское поле с целью перепродажи раритетных наград и амуниции, а одного так и вовсе неонацистом. Ни продюсерам, ни сочинителям никто не сообщил, что ведущей эмоцией зрителя, наблюдающего «Алису в экстремалье», является вопрос «А что бы я делал на их месте?», а самоотождествление с гробокопательской поганью у нормального потребителя все же идет с трудом. И когда они, стругая пайковую картошку лепестками, грезят о чипсах, и когда дискотечной рысью скачут под летним дождем, тоскливо думаешь: скорей бы уж, что ли, война началась.

И война начинается, и режиссер Малюков твердой рукой мешает воспитателям все карты.

Потому что атаку он вслед за Спилбергом научился снимать аутентично, т. е. мерзко, грязно, кроваво, истошно, безумно и очень-очень громко. И как-то само собой оказалось, что честная вражеская артподготовка и концентрированное воздействие по площадям омерзительны абсолютно для всех, а не только родства не помнящих юнцов с татуированной свастикой. Что в батальонной траншее перед ракетой пришлось бы кисло и маетно всем, в том числе и хранящим память предков сценаристам и продюсерам канала «Россия». Хотя с их патриотическим огнем люди быстро оказывались в политуправлениях фронтов и сами на бруствер не лазили, а все больше учили других. А еще открывается давно знакомое: что война в пехоте - это такой мрак и ужас, которого не дай Бог кому узнать, даже неофашистским балбесам (у половины которых это с возрастом проходит). Недаром в относительно честные позднесоветские времена военное кино как-то сторонилось пехоты, снимая все больше летчиков с официанточками да мордатых партизан в сурово шумящем Брянском лесу. Потому и военные писатели-режиссеры Басов, Бондарев, Бакланов, Астафьев, Тодоровский вышли все как один из артиллерии, что пехоту поубивало всю к чертовой матери: стопроцентная ротация 20 раз за войну.

Таким образом, воспитывать людей войной - такая же непроходимая гнусность, как воспитывать пытками или распятием, или армией, или тюрьмой. Художественное назидание армией, войной и тюрьмой - это все рудименты советского прошлого, в котором по-настоящему русскую армию, русскую войну и русскую тюрьму не знали ни зрители, ни идиоты-авторы. А на сегодняшнем этапе «максимального приближения к боевым» воочию видно то, что сорок лет назад дед-полковник сказал отцу-детдомовцу на упорные расспросы о войне: «Война, сын, - грязное дело». И то, что наступающие немцы не полосуют напра-налево из «шмайсеров», потому что на пехотное отделение вермахта по разнарядке приходилось два автомата и один МГ, а прочие 9 рыл бегали с обычными винтовками, которые в бою надежней, хоть и выглядят куда менее угрожающе; и то, что войска с обеих сторон не ходят сутки напролет в касках, потому что стандартная пехотного образца каска сделана из железа, весит 2 кг, и в ней голова потеет (оттого в советском кино фашисты и носят каски вдвое чаще наших, что наши каски для кино брались с армейских складов НЗ, а немецкие делались из папье-маше и были вдесятеро легче); и то, что особист в кои веки показан не клонированным гестаповцем по локоть в крови честных урок, а обычным прифронтовым служакой, чье дело - миллионы дезертиров по лесам отлавливать, - все это лишь усугубляет тактическую убедительность и стратегическую неадекватность авторов идеи (кстати, нейтральный и человекоподобный особист им вполне мог понадобиться для того же воспитательного эффекта: иначе выходит, если за Родину среди прочих воевали моральные уроды, то какой спрос с манкурта Бормана и его обормотов?)

Малюков в советском кино всегда был из первых учеников - без язвительных коннотаций, прилипших к определению с легкой руки Шварца. Умел снимать увлекательно на всякую злободневную тему: соцзаказ - не госзаказ, глаза не ест. Полюбили на Руси десантуру - сделал народный шлягер про четверых с неба, голубые береты, складные «калаши» и азбучные признаки замаскированного командного пункта. Вошел в моду позднесоветский фильм-катастрофа - на радость пацанам спалил «34-й скорый» от бичовой сигареты по фирменной крахмальной занавесочке. Ветер переменился - снял нестыдную драму неуставных «Делай - раз!», положив начало смачному дуэту Машков - Миронов (позже они еще трижды снялись вместе: в «Лимите», «Маме» и «Охоте на пиранью»). Настало время кооперативного кино с обязательной песней прибоя, голыми девчонками-мальчишками и демоническими злодеями ориентального типа, - сочинил авантюрный трэш «Любовь на острове смерти» с Нодаром Мгалоблишвили в роли врача-убийцы, зомбирующего туземцев, и сексуальной сценой Машкова с модельной вамп Оксаной Калибердой на финальных титрах, недвусмысленно отсылающей к всенародно любимой «Дикой орхидее». Накололся он безбожно всего единожды, и опять на военной патриотике - сняв к полувековому юбилею Победы театрализованное действо «Я - русский солдат» по повести Бориса Васильева «В списках не значился». Да и там первопричиной провала было до поры не проговариваемое: что Васильев, при всех его либеральных заслугах, есть очень средний автор, безбожно романтизирующий то отлов диверсантов по лесам, то первые провинциальные аресты.