Журнал Русская жизнь - Москва (сентябрь 2008)

К тому же, автоматически возникает вопрос, можно ли считать терроризмом действия иррегулярных формирований против регулярных войск и прочих силовых структур. С точки зрения российских и американских властей атаки на их военнослужащих в Чечне и Ираке соответственно однозначно трактуются как терроризм, хотя здесь грань между терроризмом и национально-освободительным движением, как было сказано выше, практически отсутствует.

И уж совсем интересный вопрос - как трактовать деятельность регулярных «законных» спецподразделений в составе чужих иррегулярных формирований? Например, действия советского спецназа во Вьетнаме против американских войск. В связи с этим, кстати, возникает еще один вопрос: «государственный терроризм» - это пропагандистский штамп или реально существующее явление? В частности, можно ли считать таковым ковровые бомбардировки ВВС США Северного Вьетнама, сопровождавшиеся массовой гибелью мирного населения, или штурм советским спецназом президентского дворца в Кабуле в декабре 1979 г.?

Нет ответа не только на вопрос «что это?», но и на вопрос «кто это?» (по крайней мере, сегодня). Неужели только «Аль-Каида»? Это, как известно, структура не иерархическая, а сетевая. Множество радикальных исламских группировок по всему миру решают свои местные задачи, при этом обмениваясь между собой деньгами, оружием, людьми, информацией, методикой и т. д. Бен Ладен, если он вообще жив, - не «фельдмаршал», а «авторитет». Поэтому и в данном случае очень сложно сказать, какая конкретная группировка к чему относится. Например, чеченские боевики, с одной стороны, несомненно, тесно связаны со своими зарубежными коллегами, с другой - решают местные задачи. И снова возникает тот же вопрос: они террористы или «национальные освободители»? А баски - террористы? А почему тогда косовские албанцы - «национальные освободители»? И, кстати, почему создание независимой Страны Басков, Косова или Чечни законно хотя бы с чьей-то точки зрения, а создание «всемирного Халифата», к коему стремится «Аль-Каида», незаконно в принципе?

В итоге, надо признать, что термин «терроризм» сегодня в реальности не означает ничего. Или, точнее, так теперь принято называть те действия насильственного характера, которые кажутся нелегитимными тому, кто этот термин употребляет. «Терроризм» превратился в своего рода международное ругательство, вытеснив в этом качестве слово «фашизм». Как показывает практика последних лет, для правительств многих стран лозунг «борьбы с терроризмом» стал удобным пропагандистским прикрытием для решения собственных политических задач внутри и вне собственной страны. Под этим же лозунгом в большинстве стран проводятся учения ВС с такими легендами, которые заведомо не могут иметь отношения к данной форме вооруженной борьбы. Можно привести следующий пример из отечественной практики. Летом 2006 г. в Забайкалье ВС РФ провели «антитеррористические» учения «Байкал-2006». Войска отрабатывали борьбу с вторгшимися на территорию РФ «незаконными вооруженными формированиями». Причем эти «формирования» имели на вооружении бронетехнику и авиацию. До сего дня никакой террористической деятельности в Забайкалье не отмечалось, а наличие бронетехники и авиации у террористов до сих пор не наблюдалось нигде и никогда. Здесь возникает лишь риторический вопрос: можно ли вторгшуюся в страну регулярную армию другого государства называть «незаконным вооруженным формированием»?

Тем не менее, для армий всего мира «борьба с терроризмом» официально провозглашена основной, а часто и единственной задачей, хотя в реальности для ее решения предназначаются специальные подразделения, численность личного состава которых составляет порядка 1 % от общей численности ВС, при поддержке в отдельных случаях со стороны артиллерии и фронтовой авиации. Использование крупных группировок различных родов войск возможно лишь в редких ситуациях, когда противником являются значительные по численности и хорошо вооруженные формирования. Однако в этом случае боевые действия уже нельзя классифицировать как борьбу с терроризмом. Если говорить о российском опыте, то обе чеченские войны с юридической точки зрения гораздо правильнее было квалифицировать не как «контртеррористическую операцию», а как «подавление вооруженного мятежа, направленного на отторжение от России части ее территории» (или как «восстановление конституционного порядка», как это формулировалось в 90-е годы). С военной точки зрения на отдельных (в основном - начальных) этапах обеих войн имела место классическая форма боевых действий «армия против армии», в другие периоды шла противопартизанская (для ВС РФ) война. «Контртеррористическую» форму боевые действия фактически приняли в конце 2001 - начале 2002 г., именно после этого начался вывод большей части войсковой группировки с территории Чечни, поскольку при такой форме боевых действий в их наличии исчезла необходимость.

Следует подчеркнуть, что в данном контексте под партизанской войной понимаются действия относительно крупных вооруженных формирований, способных совершать атаки на подразделения силовых структур или на различного рода объекты федеральных сил или инфраструктуры. Под террористической (точнее, диверсионно-террористической) войной понимаются действия мелких формирований или отдельных боевиков, занимающихся, в основном, установкой минно-взрывных устройств (или действующих в качестве «живых мин») либо нападениями на отдельных военнослужащих, представителей власти или мирных жителей. То есть здесь определение дается через метод. Любые другие определения не имеют смысла. Крайне сложно понять даже то, кто является субъектом действий против федеральных сил. Руководящие структуры т. н. «независимой Ичкерии» утратили легитимность даже с точки зрения собственного, никем больше не признанного, законодательства. Уцелевшие вооруженные формирования имеют совершенно разные представления о том, от чьего имени они ведут боевые действия. Соответственно, невозможно однозначно определить и цели противостоящей стороны. Для одних это достижение национальной независимости Чечни, для других - создание на Северном Кавказе исламского «Халифата».

На отечественном примере можно показать, насколько удобно использование лозунга «борьбы с терроризмом» для решения задач внутреннего характера. Принятый в начале 2006 г. федеральный закон «О противодействии терроризму» трактует терроризм следующим образом: «Идеология насилия и практика воздействия на принятия решения органами государственной власти, органами местного самоуправления или международными организациями, связанные с устрашением населения и (или) иными формами противоправных насильственных действий». Как несложно заметить, т. н. «цветные революции» подпадают под него гораздо лучше, чем взрывы домов в Москве осенью 1999 г. или события 11 сентября 2001 г. в США. Не менее расширительно трактуется и понятие террористического акта. Любое несанкционированное выступление, пусть и самое мирное, можно легко интерпретировать как «иные действия, связанные с устрашением населения и создающие опасность гибели человека, причинения значительного имущественного ущерба… в целях противоправного воздействия на принятие решения органами государственной власти». Не менее ярким примером является отмена выборов глав субъектов РФ под предлогом борьбы с терроризмом. Даже активные сторонники этой меры не смогли внятно объяснить данную причинно-следственную связь.