Журнал Русская жизнь - Мораль (май 2009)

В труде швейцарского ученого искали не прогрессивные социальные теории, а прямо вот так - не на заборе, а типографским шрифтом на бумаге - напечатанные неприличные слова. Вероятно, профессор иначе представлял себе грядущее разумное общество.

По страницам советской прессы 1920-х

«Буревестник», № 3, 1924

Выходной день

Услышав звонок, Варвара Павловна Таманцева, очаровательная женщина, имевшая в своем распоряжении чудную квартирку и незастрахованную домашнюю работницу Лушу, поспешила открыть дверь. Эту незатейливую работу пришлось выполнить потому, что Луша была послана с поручениями на весь вечер.

Открыв дверь, Варвара Павловна замерла на месте. Перед ней стоял неизвестный товарищ в кожаной куртке с каким-то замочком на груди. В руках неизвестного был портфель. Варвара Павловна сообразила все в одну секунду… Да, да, безусловно, он! Обследователь жизни прислуг! Об этом теперь много пишут и говорят… За эксплуатацию прислуги штрафуют, арестовывают, высылают… А Луша не застрахована! О, боже!

Варвара Павловна учла все это сразу, и гениальный план проник в ее белокурую головку. Она непринужденно вставила наманикюренный палец в ноздрю и нараспев спросила:

- Вам кого, барыню? Ей нет!

Гражданин удивленно взглянул на двухкаратное кольцо, украшавшее ковыряющий палец, и сказал:

- А вы, гражданочка, кем здесь будете?

- Мы - прислуги, - заявила Варвара Павловна, меняя ноздрю:

- Завсегда в них состояли на страже интересов, и не надо нам монахов, и не надо нам попов!

Фраза произвела на товарища хорошее впечатление. Он с любопытством взглянул на кротовую жакетку, прикрывавшую белые плечи Варвары Павловны. А она, уже увлекшись своей ролью, продолжала:

- Ох, какая у меня барыня! Прямо не поверите, прямо политкаторжанка душой! Вот заместо прозодежды - жакетку выдала мне… А работы у меня - час в сутки… Ничего барыня мне делать не позволяет… Все говорит, что от работы маникюр на мозолистых руках портится… И притом, какая она антирелигиозная! Бога - чертыхает всегда! Ей бы в Женотделе при Наркоминделе делегаткой быть, а не то, что так! Вот какая у меня барыня, тов. обследователь!

При последнем слове гражданин самодовольно улыбнулся и положил руку в карман. Увидев этот жест, Варвара Павловна засуетилась еще больше…

- Так что, тов. гражданин-обследователь, вы уж все запишите! И что жалованья я получаю по индивидуальному бону на культпросвет 100 рублей ежемесячно, и что в Ялте я в этом году со всеми прочими трударями все лето жила, и что барыня моя вполне безусловная кандидатка по образу мыслей и прочее…

Но тут гражданин вдруг взглянул на чудную обстановку гостиной и громовым басом заорал:

- Эксплуатируют тебя здесь, домработница. Хозяйка ваша - гиена! Вы - несознательны. Вам глаза деньгами и Ялтой закрывают, а свободы у вас нет!

Варвара Павловна побледнела… Хотелось угостить товарища вином, привезенным с юга шоколадом, словом, чем угодно, лишь бы он не оштрафовал хозяйки, чудной, щедрой, безбожной, отзывчивой и лояльной… А гражданин продолжал:

- Да, свобода твоя заперта в эти комнаты, и нет у тебя выходного дня, как нет солнца в темнице!

- Выходного дня нет? - возмутилась Варвара Павловна, - да у меня десять выходных дней в неделю, не считая октябрьских праздников и 1 мая. Моя барыня меня всегда для охраны труда и материнства гулять высылает.

- Не верю! - прогремел гражданин. - Докажи, что ты трудовая дочь, а не приспешница!

- Выходи сейчас гулять! Небось, слабо? Трусишь, да?

- Я? Нисколько!… - И, надев манто, Варвара Павловна вышла с неизвестным на улицу. Прощаясь на улице, добрый товарищ говорил:

- Вот что, дорогая! Я буду следить за тобой! Раньше десяти не возвращайся, а то я пойму, что ты с капиталом заодно! Пойди в домпросвет на лекцию и запишись в друзья радио! Это вашей сестре необходимо!

Возвращаясь поздно вечером домой, усталая от новых впечатлений, Варвара Павловна заметила три вещи: взломанную дверь, почти пустую квартиру и записку, приколотую к люстре. На записке было:

«Уваж. гр. Может, я виноват, но вы абсолютно политнеграмотны. Я на арапа звонил, а увидел вас, думал - засыпался. Но от вас идейная мысль исходила, и я воспользовался. Звиняюсь. Уважаемый вас (подпись неразборчива)».

М. Коварский

«Будь жив!», № 2, 1925

Хихинька (Такие бывают)

Есть разные, понимаете, комсомолки в нашем комсомольском кружке. Скажем, есть такая, которая не столько на слова руковода внимание обращает, сколько на нос его. Ежели на его носу угорь большой сидит, значит, прямое ей удовольствие! Нос, мол, у руковода не простой, а с угрем, как же не посмеяться! Еще скажем, когда руковод лекции свои читает, то привычку имеет пальцы растопыривать во все стороны - значит, подхихикнуть, да подфыркнуть можно. Чего, скажем, в пальцах руковода смешного, ан нет, смешно, потому такая комсомолочка и подфыркнуть над ними не прочь.

Волосы всегда у Хихиньки завитые, щипцы каждый день у соседки одолжает, и по бокам пейсы, мода такая. А что хорошего в этих пейсах? В весеннее время, когда солнце зашпаривает - пот на пейсах скопляется, и по лицу течет, грязными струями льется. В кармане у ней завсегда коробочка с пудрой, и ходит она на кружок не иначе, как с галстуком-бабочкой.

Записки любит писать. Карандаш у ней (специально для любовных записок) - маленький огрызочек, такой замусоленный, и когда записку с вопросом пишет, то завсегда каракули наляпывает…

И однажды узнал я, что Хихинька прямо-таки «вумная, как вутка». Прочитал руковод лекцию по комсомольской этике и спрашивает: «Ежели у кого из Вас есть ко мне вопросы, то задавайте!»

Которые настоящие комсомолки, те вслух задали вопросы, а которые потрусливее вроде Хихиньки, так те на записках. Ответил руковод на вопросы, не вспотел и не покраснел даже, а тут, как ему записку подали, и как вот одну развернул и прочел, то прямо вопрос в краску его вогнал, а ежели он, знаете, никогда не краснел до сих пор. А накарякано было:

«У Вас, товарищ лектор, нос очень большой, а потом еще угорь на нем большой сидит, ответьте, почему Вы не моете лицо дегтярным мылом?»

Его аж всего в испуг бросило. Каково на такой вопрос ответ дать! Прямо парень в бутылку залез. Ежели, говорит, еще такие записки писать будут, так впрямь иди к парикмахеру, и угорь сбрить дай. Сконфузился парень. А Хихинька уже по всей фабрике раззвонила, как у руковода большой нос с угрем.

Всех Хихинек со всей фабрики собрать хочет…

Юнкор Жало

«Смехач», № 15, 1924

Детские письма (Материалы для истории)

1914 г.

Дорогое «Задушевное Слово»!