Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6459 ( № 16 2014)

Во главе угла, конечно, рейтинг. А чем он достигается со стопудовой гарантией?

1.Звездой в постели.

И постель была.

Звезды не было. Конечно, Галла (Александра Волкова) – не Алла. Если вспоминать театральные амплуа, Алла Борисовна смолоду была героиней. Женственной, манкой, страстной, неуёмной (Аглая Шиловская, играющая коварную журналистку Вику, ст[?]тью гораздо ближе к примадонне), но Стефанович выбрал для главной роли субретку. Во французских комедиях – это амплуа задорных, бедовых служанок при главной героине. В сериале служанка играет госпожу, котёнок – львицу. И какой-то пошлый балабол (Алекс) учит её петь, жить, любить, строить творческую судьбу. Но постель есть.

2.И есть знаковые, знакомые всем лица (звёзды) эпохи, а также криминал и КГБ. Сергей Михалков, с которым Алекс регулярно выпивает в шикарных ресторанах, поскольку снял кинокомедию по его пьесе; всесильный председатель Гостелерадио Сергей Лапин – ему Алекс запросто рассказывает анекдоты про Брежнева, а потом в присутствии Галлы они на пару декламируют стихи запрещённого Гумилёва; директор «Мосфильма» Сизов, которому Алекс врёт про инвалида-композитора Горбоноса, а тот почему-то верит; Михаил Боярский, уже безумно по­пулярный после «Собаки на сене», увидев, что машина Алекса нуждается в ремонте, тотчас услужливо забирается под капот. А ещё в эпизодах – режиссёр Сергей Бондарчук и генерал КГБ Филипп Бобков, композитор Зацепин и министр культуры Дементьев, София Ротару и… Тайванчик. Его играет молодой актёр, а рядом с ним в кадре сидит сегодняшний Алимжан Тохтахунов! Подозрительно обширные связи у Алекса: от членов ЦК КПСС до криминальных авторитетов, какой-то он суперагент, и кличка соответствующая. Когда Алекс говорит, что подруга Галлы, чиновница из Министерства культуры, пишет на него доносы в КГБ, то тут задумаешься – кто на кого?

3.Следующий принцип телесложения Первого – непременная антисоветчина. Конечно, звезду душил тоталитарный режим! Но как? Галла, выступая в Министерстве обороны перед иностранными военными, поздравляет их с праздником. Генерал в бешенстве: «Тебя пригласили петь и обслуживать, так обслуживай!» Подруга выговаривает: «Кто тебе разрешил произносить со сцены незалитованный текст? В нашей стране ни одно слово, ни одна нота, ни одна запятая не могут быть обнародованы без разрешения». Поздравление мужчин с праздником надо было литовать? Бред. Далее. На выездной комиссии ветеран партии задаёт Галле простой вопрос: «Какие оперы написал Бетховен?» Вместо того чтобы ответить: «Одну – «Фиделио», Галла вдруг хамит старому человеку. Почему? И зачем в этом сериале столько анекдотов с антисоветской бородой? Притом что живут персонажи не хуже, чем нынешний креативный класс – бессмысленно и беззаботно. И, конечно, ругают власть. Пользуясь всеми привилегиями, которые даёт близость к ней.

Осталось загадкой, почему при Лапине рождались великолепные певицы: Ротару, Сенчина, Толкунова, Пугачёва, а теперь – только «Фабрики звёзд», претенциозные «Рождественские встречи», да спекулятивные суррогаты вроде «Куража» на Пасху. Впрочем, у нас свобода совести, а значит, можно без неё обойтись.

Теги:Стефанович , Пугачёва , «Кураж» , Шекспир

Так случилось, что мне, коренному москвичу, довелось прожить на территории, которая именовалась Украиной, достаточно продолжительное время. Впервые я оказался в Одессе в 1981-м, где проработал два с небольшим года. Второй раз по ряду личных причин поселился уже в Крыму, в Евпатории, в конце 1993-го, где жил с семьёй около пятнадцати лет, где выучились трое моих детей. Да и потом мы по нескольку месяцев находились в Крыму. Откуда последний раз уезжали в сентябре 13-го, не смея даже предположить, что произойдёт менее чем через полгода. Поэтому мог наблюдать всё происходящее в Крыму и на Украине как из России, так и "изнутри"», вполне независимо. Наблюдать почти с самого начала становления «незалежной». Собственная работа была во многом связана с телевидением, созданием фильмов, поэтому вопрос: «Что нам мешает быть вместе на экране и в жизни?» - мне понятен и близок. Потому что сам неоднократно задавал его себе за прошедшие двадцать с лишним лет.

В начале 80-х, в Одессе, этих вопросов не возникало в принципе. Хотя и тогда Одесса числилась за «советской Украиной». Я работал артистом в ТЮЗе, потом в Русской драме, снимался в маленьких ролях, эпизодах на Одесской киностудии, телевидении. Город влюбил в себя полностью. Из украинского в нём я вспоминаю только замечательные ресторанные вареники в горшочках и редкие выпуски украинского «телебачення» по местному ТВ, которые никто не смотрел. Лучшие друзья тех времён – Вася Пинчук, звукорежиссёр, родом из Ровно, его брат Пётр – художник, и Сергей Зинченко, одессит, прекрасный артист. И ещё полгорода добрых знакомых. Мы все так или иначе не воспринимали власть, хохотали над анекдотами о косноязычном генсеке, Ленине, Сталине. Но никаких унылых разговоров об исторической украинской «миссии» не было и в помине. Разве что анекдот о её «глобусе». При этом «кацап», «хохол», «москалюга» – звучало постоянно, без всяких обид, весело и с любовью. Всё что-то придумывали, устраивали вечера, выступали, пели... Но потом произошло событие, которое запомнилось.

Году в 82-м был объявлен всеукраинский конкурс самостоятельных театральных работ. Я написал свою первую небольшую пьесу. И мы её поставили. Работали ночами, естественно, бесплатно. Таскали аппаратуру, декорации, свет, звук. Все горели. Приехала комиссия из Киева. «Будет Стельмах. Это известный украинский литератор, но не отец, а сын», – пояснили мне. Пьесу смотрели вечером. Она одноактная, на двоих. Потом обсуждение. Помню тёмный зал, длинное лицо в очках. Это Стельмах. И нас, нет, не разнесли. Нас уничтожили. По сути пьесы не сказали почти ничего. Были монотонные, обидные оскорбления человека, защищённого властью Управления театров Украины. Конечно, я понимаю, работа была, может быть, наивной, автору и исполнителю всего-то двадцать два, а партнёрше и того меньше. Но это была работа. Можно было найти слова, подбодрить, направить. И снисходительно отпустить ни с чем. Но я почувствовал ненависть. Тяжёлую, тягучую. Это было что-то чужое и нутряно враждебное. Я неосознанно понимал, что мне, москвичу, посмевшему чувствовать здесь себя как дома, мстят. Стельмаху тогда было тридцать с небольшим. Следующий раз я о нём вспомнил в 2001-м, когда услышал, что он разбился на машине. Узнал, что он был драматург, борец за «мову» и «незалежность» Украины. И снова забыл о нём. Как и тогда, когда мы, ошарашенные, пошли, напились и забыли. Но это чувство беззащитности перед чужой, враждебной властью запомнилось накрепко.