Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6463 ( № 20 2014)

И лишь только спросят:

«Где твои друзья?» –

Отвечаю людям: – Велика земля,

Долго я шатался, как поэт, по ней,

Растерял, оплакал дружбу и друзей.

…Девушка любимая?! –

Есть одна она,

Вечером встречает лаской у окна.

Я ношу ей садом белые цветы.

Девушка любимая – это будешь ты!..

…Слава где? –

А слава верною женой

Ходит по округе сплетнями за мной.

Шепчется слюнями неправдивый слух,

Стал я ненавистным языкам старух.

И злословят люди, ночи и закат –

Как на посмешище на меня глядят.

Только я не струсил – по округе всей,

Как поэт разбойный, я дразню людей.

Маменьки дивятся – дочкам говорят,

Чтоб со мною поздно не ходили в сад.

Ну а дочки… Что же?

– Девушки мои!

Надо мной красивым свищут соловьи.

Я стихами речи жарко говорю,

Я к любой дорогу к дому проторю.

Потому и ходит, расплескав края,

Слава озорная, пьяная моя…

…Ты меня не спрашивай

в этот зной-закат –

Чем другим, а славой сыт я и богат!..

(май 1937, из третьей тетради)

Лисица

Сухим можжевельем царапался лис,

Ветры за сосною уюта искали, –

А рыжей лисице наперерез

Громадный пёс свою пасть оскалил.

В испуге, петляя следы по снегу,

Бежала неровною прытью,

И кровь с обветренных губ

Алой стекала нитью.

Навстречу охотник в зелёной бурке

Вскинул в воздух двустволку рукой –

И пожар золотистой шкурки

Заметался в сугроб голубой.

Чёрный пёс на вскинутых лапах

Задержал над лисицею бег.

Огненным жаром капал

Сгусток кровавый в снег.

(1938, из стихов при поступлении в Литинститут)

Взгляд в древность

Там – гул и мрак, обломки мифа,

Но ветер сказку окрылил:

Кровавыми руками скифа

Хватали зори край земли.

Скакали взмыленные кони,

Ордой сменялася орда –

И в этой бешеной погоне

Боялись отставать года.

И чудилось – в палящем зное

Коней и тел под солнцем медь

Не уставали под землёю

В века событиями греметь.

Менялось всё: язык, эпоха,

Колчан, кольчуга и копьё,

И степь травой-чертополохом

Позарастала до краёв.

…Остались тухлые курганы,

В которых спят богатыри,

Да дней седые караваны

В холодных отблесках зари.

Ветра шумят в высоких травах,

И низко клонится ковыль,

Когда про удаль Святослава

Ручей журчит степную быль.

Выходят витязи в шеломах,

Скликая воинов в набег…

И долго в княжеских хоромах

С дружиной празднует Олег.

А в полночь скифские курганы

Вздымают в тень седую грудь,

Им снится, будто караваны

С востока держат дальний путь.

Им снятся смелые набеги,

Стенанья, смерть, победный рёв,

Что где-то рядом печенеги

Справляют тризны у костров.

…Там гул и мрак, обломки мифа,

Простор бескрайний, ковыли…

Глухой и мёртвой хваткой скифа

Хватали зори край земли.

(1938, из стихов при поступлении в Литинститут)

Теги:Николай Майоров

Николай Зиновьев. Дождаться воскресения. - Ростов-на-Дону: Фирма "Ирбис", 2013. – 240 с.

В Финляндии вот уже почти пару десятилетий проходит чемпионат мира по игре на воображаемой гитаре. Жители самых разных стран выходят на сцену и отчаянно перебирают в воздухе пальцами. В современной отечественной поэзии подобный чемпионат носит поистине тотальный характер. Вроде бы и позы иной автор делает залихватские, вроде и пальцы на нужных местах в воздухе пристроены, вроде и зал в лице ближайших родственников и друзей радостно беснуется, но нет гитары.

В этом смысле краснодарский поэт Николай Зиновьев настолько разительно отличается от многочисленного племени русскоязычных фонограммщиков, что, столкнувшись с его даром, можно лишь подивиться: а возможно ли сейчас само вот это, незамутнённое, непиарное, кажется, совсем чуждое всяческой позы художественное слово?

Стихи Зиновьева в высшей мере адекватны окружающим его людям, времени и пространству. Кажется, что он ничего не пишет, просто набрасывает в дневник какие-то внешне простенькие мысли и замечания:

Всем счастья и здоровья!

В степи встаёт рассвет.

Гоню пасти коров я,

И мне двенадцать лет.

Это та поэзия, которая, вырастая из конкретных людей с их страстями и пороками, обретает новое, всеобщее, соборное качество. Поэзия, которая становится собой в совместном вопрошании, в поиске постоянных ответов на, казалось бы, очевидные вопросы.

Поэт не питает иллюзий по части человеческих телесных оболочек. Он и о себе отзывается предельно жёстко, без снисходительных обиняков, и от благодушных восторгов в части народа далёк.

Внешний парадокс: активно вводя в ткань своих стихов разного рода пьяниц, бомжей и проституток, Зиновьев таким образом лишь заставляет по-новому осмыслить наше общее ежедневное бытие через перевод разговора на христианские мотивы. Показательна сценка «На вокзале»:

«Будь хоть что,а жизнь прекрасна!»

(А вокруг шумел вокзал).

Эту фразу пьяный, грязный,

Засыпая, бомж сказал.

Я решил съязвить: «Неужто?»

Он откашлялся в кулак

И ответил: «Потому что

Богом дадена, дурак».

Стихи Зиновьева полны людей, портретов, эскизов, сценок. Это стихи, которые стопроцентно не пишутся в башне из слоновой кости. Они уверенно претендуют на максимально полный, эмоционально обобщённый социальный срез того, что является сейчас народом России.

Причём в беспощадности своей поэт намеренно избирает путь конфликта, некоего выбора, который в обязательном порядке призван делать читатель:

Мы с деревенской девкой Валей

В пылу бесстыдства и стыда

Ночь провели на сеновале

Под лягушачий хор с пруда.

Потом душа ждала ответа

В недоуменье и в трухе:

«А о содеянном грехе

Стихи – поэзия ли это?»...

Сейчас Николай Зиновьев, пожалуй, самый социальный поэт в России. С ним может поспорить разве что автор зарифмованных политизированных газетных колонок Дмитрий Быков. Хотя вряд ли данный спор получился бы спором равных, так как Быков по большому счёту никого исправлять в принципе не собирается и на мир он смотрит исключительно взглядом потребителя – как на бесконечный источник сюжетов и поводов для очередного гонорара.

Сила же Зиновьева в том, что он при любых хитросплетениях описываемых им судеб остаётся глубоко православным, верующим человеком. Никогда никакую грязь он не рассматривает как приговор:

Зачем, поэт, ты режешь взгляд

Нам пьяницею в луже?

Да потому, что он мне брат[?]

И брат родной к тому же.

Вообще вереницы этих характеров и портретов проходят, пожалуй, оттого, что поэт напряжённо ищет исполнения завета Спасителя о том, что где двое или трое собраны во имя Моё, там Я посреди них (Мф., 18, 20). Социальность стихов Николая Зиновьева – не оживляж для сюжетной полноты, даже не поиск своего индивидуального почерка. Это, скорее, неосознанная жажда единения, жгучей связи между всем сущим и Божьим.