Виктор Геманов - Подвиг тринадцатой. Слава и трагедия подводника А. И. Маринеско

И все-таки командир сумел самостоятельно провести «тринадцатую» в шхеры. Затем лодка всплыла и ревунами известила лоцмана. Часа через два он прибыл. Однако вслед поступила радиограмма с приказом следовать в финский порт Турку, куда к тому времени перешла плавбаза дивизиона «Смольный». Новое испытание! Из радиограммы можно было понять, что лодке предстоял послепоходный ремонт именно в Турку.

Час за часом с треском и шорохом ползли льды по корпусу лодки. С трудом пробивалась «тринадцатая» сквозь их нагромождения, пока справлялся нож форштевня с такой нагрузкой. Наконец вынуждена была остановиться и начать зарядку аккумуляторных батарей…

Только после полуночи к «тринадцатой» подошел базовый тральщик «БТЩ-217», с которого сошел командир дивизиона капитан 1-го ранга Александр Евстафьевич Орел. Бегом по льду бросившись к лодке, издалека еще закричал он ожидавшему на мостике Маринеско:

— Я знал, я знал, что ты придешь с победой!

— Получили твои радио о потоплении крупного транспорта и крейсера, — продолжил комдив, поднявшись на мостик лодки. — Молодцы! Данные подтверждаются. Ну, а со встречей, извини, брат, плохо получилось…

Оказалось, что из-за отсутствия опытных лоцманов посланный корабль пришел не в оговоренную точку встречи. После настойчивых требований командования прибыл умелый лоцман. Но время уже было упущено…

Разумеется, причина была уважительная. Но как ни пытался командир, поставив себя на место тех, кто отвечал за организацию встречи лодки, понять, как это могло произойти в отработанном военном организме, никакого оправдания случившемуся не находил. Ведь в принципе такие мероприятия обычно заранее продумываются и строго контролируются. Только халатность, граничащая с преступлением, могла привести к тому, чтобы возвратившаяся из боевого похода подводная лодка с уставшим, измотанным экипажем, без боезапаса на борту оказалась в опасном районе без охранения, по сути обреченной на гибель. И можно понять состояние всех членов экипажа, только что переживших подводную схватку, больше похожую на схватку усталого и безоружного человека с вооруженным до зубов бандитом, — схватку в кромешной тьме. Горечь, обида, непонимание!..

Состояние это еще более ухудшилось, когда моряки узнали от комдива, что в квадрате моря, соседствующем с тем, в котором «тринадцатая» торпедировала два фашистских судна, совсем недавно, буквально на днях, погибла «С-4» — лодка их дивизиона. Значит, погибли знакомые ребята, друзья. Среди них бывшие члены экипажа «тринадцатой» — старпом А. Гусев, моторист М. Ласковый…

Словом, день возвращения в базу особой радости команде «тринадцатой» не принес. Правда, встреча в Турку была торжественной, даже трогательной.

… Конечно, погода не радовала. Гудели напрягшиеся от лютого мороза и свирепого норд-веста провода. По брусчатке улиц мела сухая, колючая поземка. Черепичные крыши домов казались пегими от усыпавшего их снега. Улицы были пустынны, будто вымерли…

А в Угольной гавани, где стояли подводные лодки дивизиона и находилась плавбаза «Смольный», причал был заполнен матросами, старшинами и офицерами.

Едва «С-13» ошвартовалась, боевые товарищи Александра Ивановича Маринеско — командиры «Д-2» Роман Линденберг, «Л-3» — Владимир Коновалов, «Л-21» — Сергей Могилевский, «Лембита» — Алексей Матиясевич, «Щ-407» — Павел Бочаров и комдив «щук» Георгий Алексеевич Гольдберг — окружили героя, а затем, подхватив на руки, вынесли на причал, начали качать. И сразу схлынула у моряков «тринадцатой» обида. Растаял лед неприязни к тем, по чьей вине к боевым испытаниям прибавились испытания невниманием и отсутствием заботы. Боевые друзья отогрели их души неприкрытой и искренней радостью встречи, щедростью сердечного тепла.

Вскоре после швартовки сошедшие на причал матросы, старшины и офицеры экипажа с улыбкой вспоминали перипетии погони за «Густлофом», нюансы торпедной атаки «Штойбена», недавнюю «подводную карусель», так издергавшую их нервы, и, странно, отходило вдаль, в небытие, в глубокое прошлое все то мелкое, наносное, ставшее несущественным теперь. Становилось легче дышать и радостнее смотреть на мир. Знали они, что главное не в тех досадных огрехах и накладках, а в том, что подводная лодка возвратилась из тяжелейшего боевого похода целой и невредимой, нанеся врагу серьезнейший урон.

И убедились в этом еще раз, когда увидели своими глазами финские и шведские газеты последних дней, заполненные снимками лайнера и сообщениями о количестве ушедших на дно гитлеровских генералов и офицеров, партийных бонз, эсэсовцев и гестаповцев, а главное — подводников. Уж они-то знали, как много значили для фашистов подводные силы.

Шведская «Афтонбладет» за 20 февраля сообщала следующее: на борту «Вильгельма Густлофа» находилось 9 тысяч человек, в том числе 22 высокопоставленных партийных чиновника из польских земель и Восточной Пруссии, генералы и старшие офицеры РСХА (ведомства Генриха Гиммлера), батальон вспомогательной службы порта из войск СС численностью 300 человек, а главное — 3700 унтер-офицеров, выпускников школы подводного плавания и 100 командиров подводных лодок, окончивших специальный курс усовершенствования для управления лодками с единым двигателем системы Вальтера.

Здорово «подрубила крылья» рейху гибель 3700 специалистов и 100 командиров субмарин! От сознания этого тепло и радостно было на душе героев. Их ждали заслуженные правительственные награды, знаки внимания и уважения всего советского народа…

В начале семидесятых годов один из очередных своих отпусков провел я в Одессе, где в то время жили мать Александра Ивановича Маринеско — Татьяна Михайловна и его сестра Валентина Ивановна. Разумеется, я не мог не встретиться с ними.

В чистенькой и уютной однокомнатной квартирке на улице генерала Петрова, что в новом районе города, за чашкой чая разговорились мы с Татьяной Михайловной — сухонькой и невысокой темноволосой старушкой, с отпечатком былой красоты. Разговорились о давних, еще дореволюционных годах, о семье, об Александре Ивановиче.

— Родилась и росла я в небольшом городке Лохвице на Полтавщине, — вспоминала Татьяна Михайловна. — Семья была большая — три брата и две сестры. А время трудное — голодно, работы не найти. Была бы земля, так хлебопашеством занялись бы. Да где ее, землю-то, взять! Хорошо, что под Одессой жил у нас дядя. Вот и задумали всей семьей туда перебраться. Как-никак море, порт, большой город, глядишь — и работа какая перепадет… Так и оказались мы в поселке на окраине Одессы. Я уже подросла, заневестилась, когда на сахарный завод поселка поступил, как говорили, беглый матрос из румын. Красивый, статный, с пышными черными усами. Но мне, вчерашней крестьянке, особенно нравилась его хозяйственность — за что ни возьмется, все в его руках горело. Работал он мотористом, а на дому слесарничал. Когда же у кого болела скотина, то и ветеринарил. И все-то у него хорошо получалось. А еще нравилось, что книжек у него всяких было много. Порой читал и мне что-то. Приглянулась я ему, видно. Да и мне он был люб. Поженились вскоре. А за год до империалистической войны сын, Шура, появился. Такая уж радость была — сын жданный! К тому времени переехали мы с мужем в Одессу, и поступил Иван Алексеевич кочегаром в гостиницу «Бристоль»…