Виктор Геманов - Подвиг тринадцатой. Слава и трагедия подводника А. И. Маринеско

Для солдат это верный признак того, что дела плохи. Настолько плохи, что впору думать, как спасаться…

Спасение! Мысль о нем не покидает ни одного из стоящих в оцеплении солдат. Но где оно, спасение? В чем оно? Кто и как его принесет? Не обречены ли безмолвные стражи порта? Спросить они не имеют права. Это категорически запрещено. Да и не у кого. Даже офицеры в растерянности. Остается только надеяться на чудо и исполнять свой долг. Исполнять безропотно, без вопросов и размышлений. Потому что солдаты хорошо знают, как поступают с теми, кто имел неосторожность пожаловаться, что надоело воевать, что не видит выхода, что сопротивление только увеличивает количество жертв. От Данцига до Готтенхафена тянется аллея вековых деревьев, на которых висят трупы солдат одной из армейских частей, обвиненных в трусости и предательстве рейха.

Нахмурены солдатские лица. Сумрачны взгляды. Боязно солдатам. Однако «порядок и послушание — прежде всего»! И потому подрагивающие пальцы солдат лежат на спусковых крючках автоматов. Солдатам доверен ответственный пост. Их долг — выполнить приказ, зачитанный хмурым высоким штурмбанфюрером, выполнить во что бы то ни стало.

— Я лично вздерну того из вас, кто плохо выполнит свой долг и пропустит на территорию порта хоть одного постороннего! — подчеркнул штурмбанфюрер в заключение. — Вам доверено выполнить задачу особой важности. Горе тому, кто не оправдает доверия фюрера!

… Крепнет январский ветер. Зло сечет глаза перемешанная с пеплом мелкая снежная пыль. Зябко. Переминаясь с ноги на ногу, солдаты внимательно следят за подступами к порту, за дорогой, по которой сплошным потоком мчатся легковые машины. И все — в порт. Солдаты понимают: легковые машины — значит, едут партийные бонзы, фюреры разных рангов, генералы и офицеры. «Что это значит? Почему? Зачем? Неужели эвакуация?» При этой мысли солдаты ежатся от страха. «Если важных господ тысячи, то куда деваться нам, рядовым?»…

Исподтишка оглядываясь, сквозь ажурную вязь стальных ворот видят солдаты еще одну живую цепь — цепь черных шинелей, протянувшуюся вдоль забора с внутренней стороны. А дальше — огромный теплоход, покрытый черно-желто-зелеными пятнами камуфляжа.

Около него, занявшего чуть не половину причальной стенки, тоже черная цепь шинелей — эсэсовцы. На кормовой части, на крыле мостика и носовой части борта теплохода яркая надпись готическими буквами, видимая даже от портовых ворот, — «Вильгельм Густлоф».

Как-то их, солдат охранной роты Данцигского порта, водили на этот теплоход на экскурсию. Показывали просторные двух- и четырехместные каюты, отделанные благородным деревом, с яркими настенными светильниками, даже с кондиционерами; заводили в огромный театральный зал с бесчисленными рядами мягких кресел, в гимнастический зал с поблескивающими лаком и никелировкой спортивными снарядами, в танцевальный зал с паркетной палубой. Показали даже, правда не пуская внутрь, апартаменты самого фюрера — прихожую, кабинет, спальню, ванную, залитые ярким электрическим светом, устланные иранскими пушистыми коврами и ковровыми дорожками. Подводили к плавательному бассейну, где вода подогревается до требуемой температуры. Дали заглянуть в сверкающие хрустальной посудой залы ресторанов…

Долго ходили по палубам и помещениям лайнера солдаты, буквально ошарашенные увиденным богатством и красотой. И снова убеждались, что роскошь эта не для них, а для избранных, для элиты страны!

Помнится, во время экскурсии по лайнеру офицер со значком члена НСДАП в петлице рассказывал, почему лайнер носит это имя. Вильгельм Густлоф был активным партайгеноссе, одним из ближайших сподвижников фюрера. Он организовал и возглавил членов партии национал-социалистов в Швейцарии, в ее немецкой части. Видимо, это не понравилось врагам фюрера, да и правительство Швейцарии побоялось потерять часть страны, населенную немцами. И вот в один из февральских дней 1936 года в кабинет Вильгельма Густлофа под видом курьера из Германии проник какой-то югославский юноша. Он всадил в лоб Густлофа пять пуль из пистолета…

На похоронах своего боевого товарища присутствовал сам Адольф Гитлер.

— Смерть твоя не была напрасной, — заявил тогда фюрер. — Память о тебе мы сохраним!

И вот, когда фюрер заказал для цвета нации, для своих партайгеноссе туристский лайнер, он нарек его именем своего сподвижника — Вильгельма Густлофа.

Теперь на судно, названное «плавучим раем», грузятся тысячи испуганных, потерявших голову господ. А это значит только одно — бегство. Правда, бегство хорошо подготовленное. В предыдущие дни на лайнер загрузили сотни машин продуктов, вин, деликатесов. А на палубе установили шесть счетверенных 88-миллиметровых артустановок. Все-таки опасно в море — русские катерники, летчики и подводники внушают страх. А бежать все равно надо!

Вон к подтянутому, лощеному офицеру, стоящему на палубе лайнера возле главного трапа, пробивается толстяк — наверняка чиновник какого-нибудь гебитс-комиссариата из Остланда, Польши или Прибалтики. Как он раскланивается, что-то объясняя или что-то выпрашивая у того офицера! Да-а, когда дело касается жизни или смерти, куда исчезает надменность и респектабельность больших господ: они, как все смертные, улещивают и унижаются, стараются разжалобить…

А вот — птицы особого полета: офицеры в черных мундирах и фуражках с черепами на высоких тульях. Видимо, из концентрационных лагерей — Штутхофа, Майданека или Аушвица. Нетерпеливо поигрывают стеками, переглядываются, будто отыскивая кого, нервничают. Нервничают господа…

То и дело взвизгивают тормоза останавливающихся возле трапов легковых машин. Из одних нарочито неторопливо выходят затянутые в черные кожаные пальто местные фюреры и гауляйтеры из Восточной Пруссии и Померании, генералы в серо-голубых шинелях с красными атласными отворотами и меховыми воротниками. За каждым из них денщики, адъютанты и порученцы несут чемоданы, ящики, тюки. Наверняка в них «боевые трофеи» — картины и золотые часы, кольца и драгоценные камни, не имеющие цены музейные кружева и меха, тончайшего фарфора сервизы…

А вот другие — как видно, рангом помельче — явно не скрывают растерянности: суетятся, лебезят перед служащими лайнера. Что и говорить: жизнь дороже всего. Спастись, спастись любой ценой — вот что главное! Где уж тут разбираться в тонкостях этикета и нравственности, где уж помнить о пределах допустимого?

К концу первого дня погрузки все фешенебельные каюты были заняты высокопоставленными чиновниками, партийными функционерами, представителями генералитета, офицерами гестапо и СС. А пассажиры все прибывали и прибывали. Теперь приходилось в двухместные и четырехместные каюты подселять еще и еще. В них набивалось по восемь — десять человек. Однако мест явно не хватало.