Ирина Сербина - Эрнст Неизвестный - Пусть меня воспринимают как сумасшедшего

Ирина СЕРБИНА,Кемерово

ЭРНСТ НЕИЗВЕСТНЫЙ: "ПУСТЬ МЕНЯ ВОСПРИНИМАЮТ КАК СУМАСШЕДШЕГО"

В четверг в Кемерове на берегу реки Томь был открыт 7-метровый монумент "Память шахтерам Кузбасса" работы Эрнста Неизвестного. Знаменитый скульптор, прилетевший в Кемерово накануне, передал его Кузбассу в дар. Торс шахтера, в груди которого горит огонь, установлен на постаменте из черного гранита. Монумент, освещенный специальной подсветкой, будет виден с другого берега реки, где расположена основная часть города. Несмотря на дальний перелет и тридцать часов без сна, Эрнст НЕИЗВЕСТНЫЙ ответил на вопросы собственного корреспондента "Известий" Ирины СЕРБИНОЙ.

- Почему было решено установить памятник именно здесь?

- Существует декоративная скульптура, но существует и скульптура, которая претендует на некоторую форму ритуальности. Она должна быть выведена из повседневности и поставлена так, чтобы организовать пространство, которое могло бы создавать обособленность и ритуальность. На эту гору надо подниматься, надо переживать не только искусство, но и само физиологическое движение к нему. Поставить такую скульптуру у театра будет неправильно - пространство должно быть просторным, пейзаж вокруг создает ту претензию, которая была заложена в первооснове.

- Как много времени вы посвятили этой работе?

- Недолго. У меня есть примеры долгой работы - над монументами жертвам сталинизма я работал с 1953 года, и даже раньше у меня были готовы эскизы еще при жизни Сталина. В данном случае работа произошла быстро, потому что у меня уже были наработаны визуальные элементы, которые вошли сюда: торс гиганта, торс Прометея, торс ангела. Этот шахтер по существу - шахтерский ангел, хотя он обладает всеми физическими признаками человека.

- Местные власти подсказывали вам, каким именно должен быть памятник?

- Мне никто не выламывал руки. Я отправил первичный эскиз и сразу принял решение: если начнутся обсуждения и советы, я откажусь от работы. Самый большой враг художника - советчик, даже доброжелательный. Он лишает художника воли. В данном случае этого не произошло, потому что мне поверили, не приглашали коммунаров, пионеров, домработниц, сельхозработников, чтобы они учили меня лепить. Их бы я еще послушал, но ведь от их имени говорят чиновники или неудачники в искусстве. Представьте себе Сикстинскую капеллу, которой бы руководил хор провинциальных итальянских художников! Так было в советское время. Поэтому в советском искусстве было так много балласта. Это было коллективное творчество, но не коллективное творчество народа, а коллективное творчество бюрократов от искусства.

- Почему тогда вы все же приняли предложение сделать этот монумент?

- Когда ко мне обратились с просьбой сделать "Память шахтерам Кузбасса", у меня были опасения, что от меня будут требовать некоторой формы апологетики. И я боялся, что не смогу взяться за этот проект, поскольку он не будет соответствовать моим профессиональным и человеческим убеждениям. Но когда мы встретились с губернатором Тулеевым и начали разговаривать на эту тему, он вдруг прервал меня и сказал: "Эрнст, я прошу вас запомнить, что в каждой лампочке, которая горит, находится капля крови шахтера". И это сразу решило проблему, потому что моментально у меня родилась идея, ключ к тому, что я сделал, идейный и эстетический. И это меня освободило, потому что я никогда не принадлежал к ниспровергателям. Меня часто называют диссидентом, но в действительности у меня было желание работать, а не изменять. Мой протест в советское время был чисто человеческим - протест против насилия над моей личностью. Я хотел работать хорошо, а меня заставляли работать плохо. Поэтому у меня к некоторым явлениям того периода свое отношение. Было очень много фальши, подлости, халтуры, но были и произведения, которые станут достоянием истории. И мне всегда хотелось соединить некий исторический период, например период войны с ее песнями, с ее героикой, с моими представлениями об искусстве XX века. В данном случае этот монумент, если рассматривать его с позиции эстетической, и является попыткой синтеза прошлого и сегодняшнего. Поэтому я с большим удовольствием работал.

- Можно ли говорить о том, что этот монумент создан по социальному заказу?

- Проблема социального заказа в искусствоведении советском и постсоветском не разрешена. Практически любой церковный заказ, монументальный заказ всегда на перекрестке эстетики, личной свободы художника и социума. В советской культуре в действительности был не социальный заказ, а сугубо политический, потому что советская культура отсекала у искусства его эзотерическую, духовную часть. Искусство не могло уместиться в эти рамки, потому что оно выходит за пределы чисто пропагандистских и ежесекундных задач. Тем паче скульптура такого сорта, которая делается иногда десятилетиями, политика же меняется очень быстро. Политики в России - и советские, и антисоветские - всегда присваивали себе право оценивать духовную жизнь, которая выходила за рамки политического момента. Было полное непонимание, что культура в принципе выходит за эти узкие рамки. А сегодня я просто благодарен судьбе, что меня воспринимают в определенном смысле как государственного сумасшедшего, которому можно, понимаете? Я бы никогда не смирился ни с каким заказом, который загоняет меня в стойло какой-либо партии или сиюминутного политического безобразия.

- Однако несколько месяцев назад в Кемеровском музее изобразительных искусств была выставлена ваша картина, переданная в дар области. Ее называют портретом Амана Тулеева. Можно ли говорить о ней как о портрете и единственный ли это факт вашего интереса к современным российским политикам?

- Да, можно сказать: это портрет. Так это было растолковано моими друзьями, хотя он написан 20 лет назад. В искусстве XX века в связи с развитием фотографии портрет перестал носить тот иконографический характер, который был раньше, то есть некоторую форму документальности. Не ссылаясь на авторитеты, скажу, что огромное количество портретов Пикассо (портрет Сталина, к примеру) является не иконографическим, а энергетическим ощущением этого человека. Я в принципе не портретист, но когда социальная или культурная фигура является символической, я выхожу и на этот жанр - как мои надгробия Хрущеву, Ландау, Светлову, как мой портрет Шостаковича. Это знаковые фигуры, поэтому я не был загнан в рамки иконографического портрета.

- Насколько ваша работа для Кемеровской области исключительна? Есть ли намерение участвовать в подобных проектах в других регионах?