Ираклий Вахтангишвили - Клуб любителей фантастики, 2009

И хотя мы ещё молодые да глупые были, но дотумкали, что картошку эту брать не нужно. Не нужно! И даже не потому, что воровать — ну, значит — брать чужое без спроса — нехорошо. Так нас родители с пелёнок учили. А что-то другое… какая-то другая важная мысль нам в голову тогда пришла.

Ну, вот, скажем, устроили организаторы забег этот дикий за картошкой. А смысл соревнования-то, может быть, совсем в другом. Например, на степень тупости: кто дурее — мешок по подъездам искать да ещё по эскалатору сломя голову бегать! А может это ещё состязание — на вороватость, подлость, всякие такие качества, в которых они, видно, хорошо разбирались…

А с третьей стороны, может быть, организаторы свои соревнования проводят, а кто-то выше их, выше элитников, вообще выше и главнее всех — свои. То есть у нас — забег в мешках, а поверх этого идёт проверка людей — в ком сколько от людей ещё сохранилось?

— Что-то в таком духе мы с ним тогда надумали, — продолжал старик. А как надумали, так нам и легче сразу стало: в Колонию, так в Колонию! Всё равно, они нас ни за какую картошку не отпустят теперь!

Поднимались по винтовой лестнице на выход из подъезда и между собой фантазировали: как мы там вдвоём в Колонии жить будем. А как вышли на улицу обгаженную, воздух города вдохнули, в животе сразу закололо — рвота подступает и слёзы одновременно. Смотрю — и Прохор тоже бледный стал, как смерть. Друг дружке мы с ним опять в глаза посмотрели и увидели всё сразу: и матерей наших заплаканных, и отцов поседевших, и ручей общий на лужайке, который мы теперь никогда, наверное, не увидим…

Девочка всхлипнула.

Но старик, сжимая узловатые пальцы в кулаки, продолжат рассказ:

— Заметили мы тут, что некоторые ребята тоже группками по двое, реже по трое — не бегают, не суетятся, а как мы прогуливаются. А некоторые куда-то, с виду небрежно, а на самом деле — целенаправленно подвигаются. Переглянулись мы с Прохором и пристроились за одной такой троечкой. Идём чуть поодаль и смотрим, куда это они чешут. И одна и та же мысль у нас с товарищем возникла. А у тех, видно, та же самая мысль на троих была. Они, потихоньку оглядываясь, всё дальше от входа в метро уходили. На нас внимания не обращали, организаторов высматривали. А тех и не было — улицы, совершенно пусты.

В какой-то момент, видать, у них нервы не выдержали — узрели перед собой большую площадь и давай дёру через неё! Я тогда тоже рванулся за ними, но Прохор меня за плечо схватил, как клещами, — и не думал, что в нём столько силищи! Я на него глазами сверкаю стою, а он на меня. И вдруг — «хлоп», «хлоп» впереди. Мы смотрим и зеленеем с ним оба: там, где ребята только что бежали, — чуть заметные дымки закрутились — и нет никого! Точно так, как наш вибролёт на пустыре, они растаяли… Как работает аннигилятор, мы тогда ещё не знали…

Сели мы с Прохором прямо на асфальт, заплакать хотели, но слёз почему-то не было. Один ужас и тоска бессильная. Сидели на асфальте, что-то камушками рисовали, почти не разговаривали. И даже обрадовались, когда через какое-то время нас подобрали гидромобили организаторов, собиравшие уцелевших.

Ехали, нахохлившись, молча, смотря по сторонам — запоминая. Только на подъезде к большому зданию светящемуся, помню, кто-то громко пукнул в тишине. И все тогда заржали — мальчишки всё-таки!

Старик на этот раз надолго замолчал, жуя губами, погрузившись в себя. Его морщины, казалось, стали глубже и в них, как в складках ткани, залегла красноватая пыль. Мальчик и девочка тоже молчали, не решаясь потревожить деда.

Наконец, молчание прервала внучка. Не отпуская руку брата, за которую давно держалась, она спросила почти одними губами:

— Дедушка, а что потом?

— А потом — суп с котом, — ответил дед присказкой, всегда смешившей внуков. Но подхваченный потоком собственной памяти, продолжал:

— Нас разделили на группы и долго водили через очень светлые комнаты. Мы проходили через какие-то лучи и смотрели в глазки каким-то приборам. Потом… потом нам что-то вкололи в вены, и мы крепко уснули.

А проснулись уже на кораблях в начале Большого пути. Весь он был похож на длиннющий сон. Нас постоянно кололи чем-то умные автоматы. В перерывах между снами мягкие механические лапы нас выталкивали в просторный зал с тренажёрами. Убедительный голос, которого невозможно было ослушаться, говорил, что надо делать: бежать по крутящимся дорожкам, подтягиваться на турнике, выполнять упражнения, которые показывал с экрана весёлый ненастоящий мальчик. Потом — кормление через трубочки, вылезавшие из специальной стены, примерно такой же туалет. И снова — уколы и сон, которому, казалось, не будет конца…

В этом бесконечном забытьи мы видели много снов о нашем прошлом и ни одного — о нашем будущем. Мы стали, как призраки, — с телом, которому не давали окончательно раствориться в неизвестности. В наши спящие мозги время от времени вливали какие-то цифры и факты; наши руки и ноги подёргивались по каким-то программам, запоминая нужные навыки на мышечном уровне.

А потом (нам показалось — прошла целая вечность) было Большое Пробуждение и Прибытие сюда… Вряд ли, я смогу описать вам, дети, как это было… Впервые после того, как нас подобрал в городе гидромобиль организаторов, мы увиделись с Прохором. Оказалось, что мы были на одном Корабле. Вместе с ним и с другими мы всё здесь начинали. Ну это, наверное, вам уже рассказывали в Музее Освоения…

— Да, да, дедушка, конечно, — заторопился мальчик, — но всё-таки расскажи…

— Как-нибудь в другой раз, — сурово ответил старик. И тут же, смягчаясь, чуть улыбнулся, посадил девочку на колени, погладил по голове мальчика.

— Что-то я устал, мои хорошие. Надо бы прилечь, вздремнуть, пока родители ваши с работы не вернулись…

Но внук, кажется, не собирался так просто отпускать деда.

— Дед, ну скажи ещё только одно, — мальчик даже сложил молитвенно руки, — что случилось с твоей Родиной?

Старик скривился, задвигал скулами, словно этот вопрос принёс ему физическую боль. И ответил глухо:

— Последний из Кораблей прибыл уже давно: лет сорок назад. В нём все были больные — никто потом не выжил. Болезнь, которая при нас ещё в городах началась, там чуть ли не во всех людях уже внутри была. Говорят, что элитники её запустили в своё время, чтобы от лишних людей избавиться. А она в итоге до их слуг-организаторов дошла, и к ним подползать начала, через все стены их невидимые. Даже, говорят, на машины их перекинулась как-то…

Прибывшие прожили здесь недолго: кто несколько дней, кто неделю, кто месяц… Кое с кем удалось побеседовать в карантинном блоке — через переговорное устройство. Они все там были жутко подавлены, рассказывали противоречивые вещи. Понятно стало одно — там всё очень плохо.