Ираклий Вахтангишвили - Клуб любителей фантастики, 2009

— Не поверишь, на машину ни одна капля не упала. Прошла стеной справа и слева, а мы сухие.

Скобцов улыбнулся.

— Ты на вопрос не ответил.

Я последний раз затянулся и выбросил окурок в окно.

— Это он сделал. Помнишь, в «Библии» воды расступились? Только мы тогда ещё ничего не поняли.

— К бабкам не ходишь? — Скобцов закатил глаза.

— Кто? Я? Зачем?

— Ну, там зубную боль заговорить…

Мы с Колей подвели оборванца к окошку дежурного.

— Вписывай.

Петрович глянул на нас из-под очков.

— Без документов?

— Ага, — выдавил Коля.

— Тогда извините, — обратился Петрович к оборванцу, — придётся посидеть юн там до утра.

Иешуа повернулся и поглядел в сторону обезьянника. Кого там только не было в ту безумную ночь.

— Иди, — бросил Коля.

— Гражданин товарищ майор, — донеслось из клетки. — Ну-у, сколько можно держать несчастных девушек?

Петрович опустил брови.

— Несчастных?

— А что?

— Ничего. Сколько нужно. И хватит трепаться, всё равно до утра никого не выпущу.

— Почему?

— Не положено.

— Вы же нас знаете, — к решётке процокала каблучками девушка лет восемнадцати, в коротенькой атласной юбке, с мордашкой, как у Пэрис Хилтон.

— Знаю. А зачем торчали перед мэрией?

— Мы-то причём?

— Да ну!

— Конечно, это всё мамка, — произнесла девушка одними губами.

— Я сказал, хватит. А то сутки накину.

— Телефончик-то не отдадите?

— Цыц!

— Молчу-молчу.

Через минуту оборванец присоединился к проституткам, бомжам и остальной сомнительной публике.

Я достал последнюю сигарету. Пустую пачку выбросил в окно. Закурил.

— Не веришь?

— Нет, — признался Скобцов.

— Я тоже не верил.

Он пристально посмотрел на меня.

— Ну и почему всё-таки поверил? Потому, что вода расступилась? Это, конечно, прикольно, но натуральная фигня. Ты же взрослый мужик.

— Вода — дело десятое.

— А что первое? Расскажи.

— Ты же мне не веришь.

Я стряхнул пепел в окно.

— В какой-то момент мне показалось, что наш бомж кормит других бомжей рыбой и хлебом.

Скобцов нервно хрюкнул.

— Прямо в обезьяннике?

— Да.

— Сам-то подумай, как такое может быть?

— Не знаю.

— Как в «Библии», да?

— Да.

— Тебе бы книжки писать.

Я затянулся.

— Вот чего не умею, того не умею.

— А ты попробуй, вдруг получится.

В половине четвёртого утра мы с Колей снова оказались в отделении. Вместе с мужиком, которого задержали в ювелирном магазине «Яхонт».

— Вперёд!

Звякнули ключи. Петрович открыл камеру. Коля ткнул мужика автоматным стволом в спину.

— Пошевеливайся!

Мужик внезапно остановился. Развернулся, опрокинул Колю плечом и ударил Петровича коленом под дых.

— А ты где был? — спросил Скобцов.

— В комнате отдыха. В горле пересохло. Но возню услышал.

— Чего было дальше?

— Мужик тыкал Колю ножом в грудь.

— Нож-то откуда взялся?

— Когда обыскивали, не заметили.

— Дальше-то что?

— Ну, заскочил я туда. Мужика прикладом по черепу. Тот в отруб. А Колька кровью истекает.

— Охренеть!

— Ага.

— Скорая быстро приехала?

— Минут через десять.

— Кольку-то я этого, вроде, никогда не видел. Да и подробности слышу впервые. Успели?

Я помрачнел.

— Нет.

Вызвав скорую, я бросился к камере и, когда оказался рядом, обомлел. Иешуа стоял перед Колей на коленях и молился. Я обернулся — на двери обезьянника висел тяжёлый замок. Разум подсказывал мне, что Иешуа не мог пройти сквозь решётку, но он каким-то образом всё-таки оказался здесь.

— Пожалуйста, не мешай, — попросил оборванец.

Я отступил. Потом произошло то, что иначе как чудом не назовёшь. Когда пятна крови на Колиной груди и на полу исчезли, пришёл в себя Петрович.

— Чего это он?

— Тихо.

Коля пошевелил рукой. Оборванец поднялся, приблизился к нам, очень тихо сказал:

— Всё будет хорошо, — и молчаливо двинулся в сторону выхода.

— Из обезьянника мы всех выпустили. Шлюхи, бомжи и остальные тоже всё видели и обалдели не меньше нас. Выпустили после того, как очнулся Катя. У него даже шрамов не осталось. Мужика оформили, как следует, а перед врачами извинились за ложный вызов. В общем… сам понимаешь, раз до сих пор не веришь мне. Но так всё и было.

— А этот… Иешуа?

— Мы его больше не видели. Хотя, через дверь он так и не вышел.

— Не понял, это как — не вышел? — удивился Скобцов.

— Просто исчез. Как это произошло, никто не заметил. Шёл себе по коридору…

— Вы где?

— У ипподрома.

— Понял.

Метёлкин отключил рацию.

— Пожевать бы.

— Тут есть круглосуточное кафе.

— Это хорошо, а то в брюхе урчит.

Минуты через две Скобцов направил «Уазик» по мрачной Софийской. На повороте фары высветили в переулке сухопарую фигуру.

— Валер, притормози-ка, — задумчиво произнёс Метёлкин.

— Зачем?

Скрипнули тормоза. «Уазик» остановился и затарахтел на холостых.

— А вон, гляди.

К машине неторопливо приближался старик крепкого телосложения, с помятым щитом на плече и изогнутым копьём под мышкой.

— Придурок какой-то.

— Ну да, — осторожно согласился Скобцов.

Нескладный приплюснутый шлем на голове старика и странное вооружение навевали самые недобрые чувства.

— Проверим? — предложил Метёлкин.

У Скобцова почему-то засосало под ложечкой.

— Может, ну его?

— А если заколет кого-нибудь?

— Сходи-ка сам, машину, знаешь ли, как-то не очень… бросать… без присмотра. Но если что, я рядом.

— Лада.

Метёлкин открыл дверь. Выбрался из машины и крикнул:

— Гражданин!

Тишина Метёлкин забеспокоился, снял с плеча автомат и крикнул ещё раз:

— Гражданин!

— Это вы мне? — удивился старик.

— Вам, кому же ещё!

Старик кашлянул в костлявый кулак, обернулся и прокричал в темноту:

— Санчо, ты где? Поторопись, веди сюда Россинанта. Тут один забавный молодой человек чего-то от меня хочет.

В ту лощину я заглянул, когда искал бычка.

Заметив струйку дыма над рощей, привязал коня в кустах и отправился на разведку. Но то, что я увидел, не напоминало стоянку индейцев. Груда металла, дымящегося кое-где. Рядом возился парень, одетый, словно гимнаст из цирка. По всему — гринго.

— Эй! — окликнул я. — Бычка не видал, двухлетку?

Он повернул ко мне лицо:

— Не видал.

Когда я приблизился, гринго встал и, улыбнувшись, поклонился.

— Лу Брэндон, — кашлянув, выдавил я из себя.

— Дэн Рэди, — представился он. Называя имя, гринго снова поклонился.