Дельфина Жирарден - Парижские письма виконта де Лоне

Революция в Португалии была предсказана заранее, о псевдореспублике в Испании толковали уже давно, министров осудили еще прежде, чем они вступили в должность, падение на Бирже было использовано сведущими людьми три недели назад — тогда же, когда афиши возвестили о новом балете; таким образом, поистине достойны внимания только капоты из белого атласа, ибо они явились слишком рано: нынешнее время года не заслужило подобного оскорбления. Топить камины в сентябре, если на улице уже холодно, — это еще куда ни шло, но обряжаться в атлас, когда зима еще не наступила, противно природе [112] Капотами называли как свободные женские платья для улицы, так и головные уборы. Дельфина, по всей вероятности, имеет в виду капот-шляпку — головной убор жесткой устойчивой конструкции, у которой на затылке не было полей вовсе, а по бокам они были очень широки и стянуты лентами (см.: Кирсанова. С. 117–118); ср. в фельетоне от 15 декабря 1836 г.: «Очень хорошенькие женщины ввели в моду стеганые капоты, подбитые ватой, — и совершенно напрасно. Тотчас все прочие дамы пожелали им уподобиться и водрузили на голову те материи, какими прежде прикрывали ноги. Некоторые оказались особенно изобретательными: они вытащили из комода старую ватную душегрею дедушки академика, музыканта или аптекаря, эллиниста, ботаника или экономиста — и соорудили себе из этих остатков учености модные капоты. Это еще не все: сверху они воткнули два пера; между тем капоты эти (завезенные к нам из Германии) хороши только в качестве неглиже : они очень удобны для путешествующих и выздоравливающих, но надевать их для красоты — признак очень дурного вкуса. К счастью, две известные нам толстые дамы последовали этой моде. Значит, она продержится недолго: перед этими дамами устоять невозможно» (1, 44–45). Атлас — разновидность плотного шелка, поэтому Дельфина считала капоты, сделанные из него, зимними и не соответствующими парижскому сентябрю; ср. ее обращение к парижским дамам в фельетоне 4 апреля 1840 г.: «Всю зиму вы носите атлас, смените же его летом на ткани более легкие» (1, 647). .

Сегодня столицу занимают только две вещи: театр и прогулки. Скачки, благодарение Богу, закончились; в последнее время их трудно было назвать блестящими: одни и те же дамы среди публики, одни и те же лошади на дорожке, а главное — одно и то же утомительное зрелище одинокой лошади, оторвавшейся от всех остальных; вам не остается ничего другого, кроме как бессмысленно глазеть на этого борца без противника, триумфатора без соперников. По нашему мнению, это конное соло доказывает, что нас уже давно морочат самым ловким образом. Говоря короче, все увиденное на скачках было весьма посредственным, и злые языки имели все основания утверждать, что бедняги из «Общества соревнователей» [113] В 1833 г. в Париже было основано «Общество соревнователей улучшения конских пород во Франции», в которое входили посетители скачек, коннозаводчики и любители верховой езды; стараниями его членов в 1834 г. в Шантийи был открыт ипподром, где в присутствии многотысячной толпы зрителей проходили скачки. В том же 1834 г. создатели «Общества соревнователей» основали в Париже другой модный кружок, также имевший непосредственное отношение к скачкам, — Жокей-клуб. никакой ревности вызвать не способны.

Огюст Пюжен. Сад Тюильри.

Огюст Пюжен. Площадь Согласия.

Иные утверждают, что Париж сделался скучен; нам, напротив, представляется, что жить в нем нынче весьма приятно: знакомых нигде не встретишь, город нынче населен одними провинциалами. Чувствуешь себя независимо, как в путешествии, но при этом наслаждаешься всеми удобствами собственного жилища. Тот, кто изучает Париж в это время года, проникается любовью к этому городу, потому что встречает здесь только тех людей, которые от него в восхищении; по улицам бродят толпы восторженных зевак; это прелесть что такое: зеваки заморские, зеваки заграничные, зеваки зарейнские, все, кроме зевак замогильных, как выразился бы господин де Шатобриан [114] Дельфина обыгрывает название мемуарного сочинения Ф.-Р. де Шатобриана «Замогильные записки»: по завещанию автора оно должно было увидеть свет лишь после его смерти, однако вся читающая Европа знала о существовании этого текста и с нетерпением ждала его публикации. Дельфина входила в тот узкий круг избранных, которые получали возможность присутствовать на чтениях отдельных глав из книги, происходивших время от времени в салоне госпожи Рекамье в Аббеи-о-Буа. Дельфина с юности восхищалась талантом Шатобриана, а он еще в 1823 г. сделал ей в письме изысканный комплимент: «Теперь я знаю, почему вы так хорошо декламируете стихи: этот язык вам родной» (письма Шатобриана к Дельфине см. в: Imbert. Р. 149–169). , — впрочем, не станем ручаться, что кто-нибудь из этих последних не замешался в уличную толпу.

Наконец, в подобные дни Париж ненадолго обновляется и добреет: пресыщенные люди его покинули, скучающие люди из него бежали. Воздух от этого кажется более чистым, улицы — более просторными. Ведь человек СКУЧАЮЩИЙ занимает так много жизненного пространства! его присутствие так обременительно! своими всхлипами и зевками он поглощает столько воздуха! А нынче человека СКУЧАЮЩЕГО в Париже не встретишь; он охотится в обществе человека ДОКУЧНОГО, и тот перечисляет ему всю когда-либо подстреленную дичь, а затем оба принимаются злословить о Париже, который их отсутствие так чудесно преображает. Поскольку оба они, и СКУЧАЮЩИЙ, и ДОКУЧНЫЙ, — люди тщеславные, они отсылают свою добычу в Париж, а сами остаются за городом! — Да, благословенна осень в Париже! — Театры возрождаются, публика молодеет; партер заполняет не та многоопытная, привередливая и нелюбезная зимняя публика, которая ревниво тиранит актеров, нанятых для ее развлечения; не та публика, которую все возмущает и ничто не вдохновляет; не та пресыщенная удовольствиями фатоватая публика, которая провела всю жизнь в театральных коридорах и не смеет улыбнуться, потому что от старости лишилась всех зубов; не та старая кокетка, которая не смеет заплакать, потому что боится смыть румяна. — Нет, в партере располагается публика наивная, радостная и доброжелательная, публика, в которой каждый для актеров и судья, и сообщник, публика, которая с чистым сердцем помогает вам себя рассмешить и которую приятно растрогать; добродушная публика, которая не возражает против того, чтобы ее развлекали; одним словом, публика, которая верит в удовольствия.