Алексей Сахнин - Болотная революция

Так случилось, что протестное движение с самого начала было связано с Болотной площадью в Москве. Именно там прошли три важнейшие акции в его истории — митинги и демонстрации 10 декабря 2011, 4 февраля и 6 мая 2012 г. Поэтому в прессе и исторической памяти оно останется как «Болотное движение». Противники называли его «болотом». Многие участники (и я в их числе) считали, что остров между Москвой-рекой и Обводным каналом, на котором расположена Болотная площадь, стал символом внутренней слабости, ограниченности этого движения, его будущей неудачи. Но история сложилась так, как сложилась. Сегодня всем сторонникам перемен в России стоит внимательно изучать историю болотного движения, потому что в ней содержатся многие ответы на наши вопросы о будущем. В том числе и о том, какую стратегию должны избирать активисты гражданских движений, сторонники оппозиции и просто неравнодушные граждане в следующий раз, когда судьба страны будет решаться на улицах и площадях. А в том, что такой момент настанет, я лично нисколько не сомневаюсь.

Когда-то, в 2007 г., выступая на форуме своих сторонников, Владимир Путин неодобрительно высказался о склонности сотрудников НКО «шакалить у иностранных посольств». Подразумевалось, что именно в этих учреждениях активисты гражданского общества и их лидеры пропитываются антироссийским духом и получают инструкции по развалу России. Однако путинская критика «шакалящих» отразилась не только на экологах и правозащитниках, традиционно получавших гранты на свою работу у международных организаций. В числе пострадавших оказались и многие исследователи.

По мере реализации «реформ» система отечественной науки все сильнее погружалась в кризис. Ограниченные ресурсы традиционных научных учреждений, академических и университетских организаций были недостаточны для обеспечения реализации многих исследовательских программ. Поэтому часть исследователей пыталась выживать, получая на свои изыскания гранты от разных иностранных фондов. Зачастую формой организации подобных проектов служили некоммерческие организации. Негласный запрет «шакалить» очень многих такой возможности лишил.

Чтобы предотвратить или, по крайней мере, снизить недовольство со стороны пострадавших, российские власти создали несколько программ для финансирования исследовательских проектов, реализуемых в третьем секторе. В первую очередь это касалось социологии и других гуманитарных дисциплин. Ряд лояльных Кремлю организаций превратились в дистрибьюторов бюджетных денег, выделяемых ученым и активистам на их исследования. Не берусь судить, насколько эффективной оказалась эта система. Но в той части, в которой я с нею сталкивался, могу сказать, что коррупция и цензура не были в ее рамках тотальными.

Разумеется, была коррупционная составляющая. Некоторые исследовательские заявки были заранее обречены на успех, вне зависимости от их качества, поскольку их подавали близкие к властям организации. С другой стороны, часть денег распределялась между реальными независимыми исследовательскими коллективами. Так же и с цензурой. Если среди авторов заявки были какие-то уж слишком известные своей оппозиционностью люди, с громким именем (но без протекции наверху), их проект могли отклонить, не глядя на его эпистемологическую ценность. С другой стороны, были примеры, когда исследователи с оппозиционными взглядами получали грант на предложенный ими проект.

Так или иначе, однажды я оказался среди счастливчиков, получивших грант на социологическое исследование активистских сообществ. Случилось это осенью 2011 г. Собственно, исходная задача была сравнительно скромной. Мы планировали собрать несколько десятков интервью у активистов разных движений, чтобы определить основные параметры доминирующих типов организационной культуры, распространенных в активистских сообществах. Нас интересовала также механика воспроизводства этой культуры, роль личного примера авторитетных в активистской среде деятелей, историческая память разных секторов гражданского общества и т. п. По итогам анализа «полевого материала» предполагалось написать некий академический текст и на его основе сделать несколько журнальных публикаций.

Пока мы с моими коллегами получили этот грант, пока были урегулированы все формальности, перечислены деньги и подошло время брать интервью, на улицах Москвы уже во всю бушевала «болотная революция» (в которой я и мои товарищи по Левому фронту принимали самое живое участие в качестве активистов). Эти события наложили очень большой отпечаток на собранный нами материал. Многие гипотезы, из которых мы исходили при подготовке заявки, оказались абсолютно не актуальными. И полевой материал зачастую диктовал совершенно непредвиденную проблематику.

Книга, которую вы сейчас держите в руках, в значительной степени восходит к этому проекту. В нем осталось много следов нашего социологического исследования, пришедшегося на весну и осень 2012 г. Но не меньшую роль в его создании сыграл опыт личного участия в описываемых событиях. Работая над текстом, я сознательно отказался от «социологического» подхода в пользу «исторического». Получилась своего рода история массового протестного движения 2011–2012 гг. Но, надеюсь, эта история сможет послужить материалом для некоторых выводов относительно закономерностей развития гражданского общества в сегодняшней России и России будущего.

Каждому этапу в истории общественного движения, каждому его подъему и спаду соответствует свой идейный и эмоциональный климат, свой набор социально-психологических типажей, своя общественно-политическая культура, свои этические нормы.

Каждый подъем общественного движения формирует свое поколение активистов с их специфической повесткой дня и стратегиями решения стоящих перед ними задач.

Самое большое поколение гражданских активистов в новейшей истории России обязано своим происхождением бурным событиям эпохи Перестройки, проходившим в 1985–1991 гг. Люди, пришедшие в общественное движение в те времена, были главными действующими лицами в истории российского общества на протяжении многих лет. Они задавали саму систему координат, в которой развивалось гражданское общество. Доминирующие ценности, организационные модели, стратегии из перестроечного багажа оказывали решающее влияние на социальную эволюцию вплоть до недавнего времени.

Впрочем, это воспроизводство социального опыта не было механическим. Активистские сообщества эволюционировали вместе со страной, хотя и сохраняли в своем ядре «перестроечные модели» [2] Подробнее об этом см. Шубин А. В., Сахнин А. В. Исторический опыт Перестройки и российское гражданское общество // Аналитический отчет по исследовательскому гранту.