Делия Гусман - Тайнопись искусства (Сборник статей)

Такой взгляд на дух и материю воплощался в понятии Дао — краеугольном в китайской живописи. «Когда постигаешь чудесное в мире, не знаешь, является ли искусство Дао, или Дао — искусством». Дао присутствует во всех вещах, Дао безгранично. Оно проявляется как вечный поток существования. Вместе с чередой времен года вещи рождаются и умирают. Чжуан-цзы утверждал:

«Дао не может быть выражено ни словом, ни молчанием». И живопись может описывать Дао именно потому, что выражает «это состояние, в котором нет ни речи, ни молчания». Китайская живопись почиталась как лучшая форма выражения Дао. Живописные ипостаси Дао многообразны. Одно из качеств Дао ( сюй или кун ) — великая пустота, которая охватывает и пронизывает все. «Горы без тумана и облаков — все равно что весна без цветов и травы». Грандиозность природы передавалась не множеством предметов, а особым качеством пустоты — пустоты, которая была не просто воздушным пространством, а носителем духа ци , таинством, символом «несуществующего, в котором пребывает все сущее» . Пустота должна быть живой.

Частый мотив живописных свитков — дракон — тоже является одной из форм выражения Дао и, пожалуй, самой распространенной. В течение многих веков живопись драконов представляла собой самостоятельный жанр. Дракон, то появляющийся, то исчезающий в водной стихии или облачном тумане, был воплощением единства бытия и небытия, непрекращающихся изменений Вселенной. Воплощением Дао было не только изображение головы, хвоста или подвижного чешуйчатого тела дракона, но и белые, нетронутые части свитка, называемые «белый дракон» ( байлун ). Белое полотно без какого-либо рисунка почиталась как высшая форма воплощения образа дракона, образа Дао.

То, что Дао являло себя на земле, не позволяло китайцам изображать уродливое, отвратительное, деформированное. В китайской живописи не встретишь ничего подобного тем, которые можно встретить, например, у Босха. В китайской живописи не встретишь пустынь, мрачных болот или мест, дышащих запустением. Изуродованные растения или сломанные деревья вовсе не годились для обозначения Дао на земле. Но более всего примечательно то, что китайцы в изображении картин природы смогли добиться того, чтобы мысли зрителя устремлялись к тайне, скрывающейся за реальностью окружающего нас естественного мира. Они избегали чрезмерной увлеченности живописанием природы, хотя, как ни парадоксально, в целом мире не найти художников, которые отдавали бы так много времени ее созерцанию. Художник растворялся в жизни растений, животных и насекомых в доверительном общении, порождающем в нем желание усвоить опыт других измерений бытия. То же относилось и к цветам. Художник сажал цветок, любовно растил, а рисовал его потом, после того, как тот увядал.

Китайское изображение цветка потребует нашего соучастия в жизни цветка. Возможно, по этой причине в китайских картинах не нашлось места для чего-либо похожего на наши натюрморты. Цветы должны расти или казаться растущими; фрукты, плоды, будучи инертными, должны обладать внутренней жизнью. Невозможна и полная свобода в комбинации различных предметов, что встречается в европейском натюрморте. В свитках жанра «цветы и птицы» возможно сочетание лишь тех предметов, которые связаны между собой в естественных условиях. Растениям соответствовали определенные виды птиц (к примеру, просу — перепел), животные должны были иметь надлежащее окружение, существовали строгие правила группирования водяной живности (крабы, креветки и т. д.), всякая картина изображала определенное время года.

Интересно, что стили живописи сешэн — буквально означающий «писать жизнь» и сеи — «писать идею» — возникли именно в жанре «цветы и птицы». Позже эти понятия переносятся на пейзажную живопись и на живопись в целом. В китайской живописи жанр «цветы и птицы» был очень популярен. Особый раздел в этом жанре — живопись «четырех благородных цветов» : орхидеи, дикой сливы мэйхуа, бамбука и хризантемы.

Изображение каждого содержит глубокий, многогранный символ. Орхидея была воплощением простоты, чистоты и скрытого благородства, поскольку этот цветок можно отличить от простой травы лишь по сильному благоуханию. Самое сложное в живописи орхидеи — научиться писать листья: первое — выявить их движение даже от самого легкого дуновения ветерка, второе — уметь выразить образ целиком, не все прорисовывая кистью. Сердцевина цветка уподоблялась глазам прекрасной женщины.

Чаньский монах, художник XIV века, Цзюэ-инь говорил: «Когда я радостен — пишу орхидеи, когда я печален — пишу бамбук». Бамбук — один из самых излюбленных объектов воплощения в живописи. Легендой окружено возникновение монохромной живописи бамбука тушью: одна придворная дама по имени Ли в лунную ночь увидела тень от бамбука на створке окна. Она была поражена тем, что тень выражала сущность бамбука в большей степени, чем живой, зеленый бамбук. Так появилось на свет это оригинальное искусство.

Живопись бамбука не только воплощает высшую ступень мастерства живописца, но и становится показателем тонкости интеллекта художника, так как, подобно каллиграфии, выражает все движения его души.

С популярностью бамбука может соперничать только причудливо изогнутая ветка, покрытая небольшими нежно-розовыми, белыми или желтыми цветами — ветка цветущей дикой сливы мэйхуа. Подобно бамбуку, мэйхуа символизирует благородную чистоту, стойкость, несгибаемость, так как живые соки сохраняются в деревьях и в лютый мороз. Цветы мэйхуа кажутся таящими улыбку. Ветви подобны изгибам молодого дракона, их легкие концы парят подобно фениксу. Изображение мэйхуа должно было сочетать в себе чистоту бамбука и стойкость сосны. Как и в живописи бамбука, многие элементы в рисунке мэйхуа уподоблены иероглифам. Но главное — это выразить живую идею дерева.

Хризантема — прекрасна, скромна и целомудренна, «гордая в инее», воплощение торжества осени. «Созерцание хризантемы окрыляет человека, радует даосское сердце поэта, она — воплощение простоты, простоты Дао, кругла — сродни луне, она — символ ближайшего друга поэта, вдохновляющее творческое начало».

«Прочтение» свитков живописи невозможно без знания их традиционной символики, и в этом тоже таится одна из особенностей, создающая неповторимый образ китайской живописи. В китайских представлениях о ступенях мастерства художников отображено их понимание живописи. Низший уровень совершенства соотносили с формальной красотой, а высший — с предельной глубиной постижения. Различались четыре уровня совершенства, которые в общих чертах соответствовали четырем уровням развития человека, а именно: техническое мастерство, образованность, мудрость и духовное прозрение. Простое перечисление этих уровней показывает, что китайцы видели в живописи плод всей жизни человека, и, следовательно, величие художника определяется его отношением к миру, его способностью силой воображения проникать в глубины человеческой души.