Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6471 ( № 28 2014)

В ту же первую встречу А. Твардовский очень подробно и доходчиво объяснил мне, как писать, чтобы обойти застойно-тоталитарные требования литературных чиновников от компартии. Он посоветовал мне писать сразу на двух языках – русском и киргизском. Но печатать вначале в Mocкве на русском, чтобы обезопасить себя от местных партократов.

В справедливости слов А. Твардовского я убедился в работе над повестью «Прощай, Гульсары!». Я буквально кожей чувствовал правоту известного писателя. И если бы не воспользовался мудрой стратегией, подсказанной мне старшим другом, то повесть «Прощай, Гульсары!» умерла бы, не появившись на свет...».

Я специально так широко цитирую Мастера, историю создания и появления в печати повести «Джамиля» и дальнейшей её судьбы. На мой взгляд, во всём этом прослеживается та самая творческая взаимосвязь и, если хотите, искренняя, сердечная поддержка интеллектуальной России и Москвы, как это всегда и было по отношению к Мухтару Ауэзову, Расулу Гамзатову, Василю Быкову, Ивану Драчу, Мумину Каноату, Иону Друцэ, Олжасу Сулейменову, Нодару Думбадзе, Эдуардасу Межелайтису, Тимуру Зульфикарову, а также ко многим блистательным национальным именам громадной империи Страны Советов.

Писатель в силу своего таланта всегда находится в оппозиции, в первую очередь по отношению к себе, а затем уже к окружающей его действительности. Это, на мой взгляд, аксиома. Именно с первых литературных произведений («Джамиля», «Лицом к лицу» и др.) Чингиз Айтматов, может быть, ещё неосознанно и ненамеренно следовал этому постулату. Именно в этих ранних произведениях Чингиза Айтматова зарождался своеобразный «узел кущения», из которого вызревали зёрна писательского таланта и будущая ничем не подкупная позиция личности. Да и время во второй половине 50-х было уже иное .

Мало кто знает, что часть своего раннего детства Чингиз Айтматов провёл в Москве, именно в те давние годы. Он навсегда запомнил прощание на Казанском вокзале с отцом, Торекулом Айтматовым, который учился в Институте красной профессуры и был вскоре расстрелян, и этот судьбоносный эпизод словно врезался в цепкую детскую память. Да так, что тоска по отцовской любви спустя годы вошла в суть детских характеров, с истинным гуманизмом выписанных в образах мальчика из «Солдатёнка», «Свидания с сыном», «Белого парохода» и Эрмека из «Буранного полустанка». А также негасимая нежность женщины-матери, которая во все века всегда принимала на свои хрупкие плечи всю тяжесть по сохранению семейного очага – Толганай, Найман-Ана, Рогатая мать-олениха, Зарипа, Укубала...

А затем, на протяжении полувека, тянулись звёздные часы писателя, каждое новое произведение которого с восторгом воспринималось миллионами читателей и у нас, в огромной Советской стране, и за рубежом. Его произведения были переведены на 165языков мира и изданы в 130странах общим тиражом более 67миллионов экземпляров. По данным ЮНЕСКО, на 1998 год они издавались 830раз. Многие из писателей, известные и менее известные, меняли фарватер своего творчества в угоду власти. Но только не Чингиз Айтматов. Наоборот, с каждым произведением та самая «оппозиция творчества», о которой я говорил выше, принимала в себя новые темы и новые формы романа – «Буранный полустанок» и «Плаха».

Обласкан был, да! Депутатство, секретарство, Герой Труда, самые престижные премии страны... Но когда писатель садится за письменный стол перед чистым листом нового произведения, позвольте ему самому решать – каким быть. Сейчас и навсегда! А всё остальное – это где-то правила быта и большой игры. Кстати, эти правила игры всегда были в ходу – и в прошлые века, и в наше время, в транзитный период нашего бытия. Суть в другом – в самом стержне творчества и таланта. А всё остальное, как говорится, суета сует. И Чингиз Айтматов в силу объективных и субъективных причин принимал эти правила, но всегда, как в книгах, так и в своих трибунных выступлениях, был предельно честен и откровенен, слушатель или читатель всегда находил в этих выступлениях зерно мысли, не говоря уже о самом творчестве, которым он духовно обогатил наше общее евразийское пространство. Я признателен и благодарен судьбе, что знал его не только как писателя, но и лично, имел возможность постигать его произведения, душой и сердцем, ещё в далёкой юности, восхищаться ими. Я думаю, что в новом веке нас ждёт ренессанс именно такой высокохудожественной литературы.

Разумеется, «правила игры» отражались и в ряде произведений писателя – фрагментарно и эпизодично; но в контрасте с этим так выпукло и образно значимо проступали главные герои и персонажи, взятые из глубины жизни, реальности и бытия. Это во-первых, а во-вторых, именно литература социалистического реализма освоила новые, неизвестные и неизведанные ранее темы и сюжеты, какие оказались по силам только большим талантам, большим Мастерам, таким, каким остаётся в своих произведениях Чингиз Айтматов.

Кстати сказать, именно в тот период, который упрекают в «двойных стандартах», наиболее демократичная среда была почти во всех союзах кинематографистов и на братских киностудиях. И многие из литераторов обретали в такой среде «киношников» своеобразную созидательную атмосферу. Многие писатели и поэты находили свой круг единомышленников в сценарных коллегиях, в павильонах и в экспедициях, вынося из этого круга общения новые идеи и сюжеты, не замутнённые идеологией того периода. Именно в тот период 60-х и 70-х годов прошлого века Чингизом Айтматовым были написаны многие литературные произведения, именно тогда, когда он руководил Союзом кинематографистов Кыргызстана.

Мне сейчас трудно судить о времени, в котором живём, существуем, прозябаем, надеемся... Нынешние времена – времена даже не двойных стандартов. Сегодня, когда творчество во многом зависит от прибыли и рентабельности, исчезает гуманистичная направленность нашего бытия. В силу этого почти нет и литературных произведений, по широте охвата образов и характеров тождественных книгам Чингиза Айтматова.

– О Иссык-Куль, ты око земли, ты всегда смотришь в небо. Обращаюсь к тебе – вечный, незамерзающий Иссык-Куль, чтобы стала известна мольба моя богу неба-вершителю судеб – Тенгри, когда он глянет сверху в твои глубины...– так Чингиз Айтматов в «Плаче перелётной птицы», опубликованном в 1972 году в «Литературной газете», впервые в своём творчестве обратился к образу Тенгри. Культ Тенгри, как это ни парадоксально, далеко не языческое понятие. Культ Тенгри – это прежде всего первооснова ряда религий, это, собственно говоря, и есть религия. Тенгри – это синее небо, невидимое верховное божество, которому поклонялись тюркско-монгольские и тибетские кочевые народы.